— Ты знаешь человека, которого я имею в виду? — спросил Пэли. — Мейстера Шейкспейра, актера из Театра?
— Ага, ага! — голос быстро грубел. Пэли сказал себе: я сам должен воспринимать вещи такими, какими мне угодно; у этой девушки нет глаз на груди, и рот, образующийся у нее под подбородком, только мерещится мне.
Взятые таким образом под контроль галлюцинации ослабли и отступили на время. Но сила их была еще велика. Бесс натянула простое платье прямо на голое тело, вынула из шкафа поношенный плащ.
— Деи мей день, — сказала она. Пэли сумасшедшим усилием воли выправил фразу.
— Дай мне денег, — повторила она.
Он протянул ей портагу.
Они на цыпочках спустились вниз. Пэли пытался рассмотреть картины на стенах, но не было времени заставить их говорить правду. Ступеньки взяли его врасплох: превратились в эскалатор двадцать первого века. Усилием воли он снова обратил их в шаткую старую лестницу. Бесс, он был уверен, очевидно, обернется неким чудищем, способным превратить его сердце в камень, если только он зазевается. Быстрей. Превозмогая себя, он удерживал на небе брезжущий день. Людей на улице было мало. Он боялся смотреть на них.
— Далеко? — спросил он.
Где-то близко кричали петухи, их было много, крепких, горластых петухов.
— Недалеко.
Но ничто не могло быть далеко одно от другого в этом нелепом, перевернутом вверх дном Лондоне. Пэли изо всех сил старался не потерять рассудок. Пот капал со лба и одна капля упала на сумку, которую он прижимал к себе, словно у него болел живот. Он исследовал влагу, пока шел, часто спотыкаясь о булыжную мостовую. Капля соленой воды из его пор. Принадлежала она к этому чужому миру или же к его собственному? Если б он обрезал свои волосы и бросил их на землю, если 6 опорожняя кишечник в тот вонючий сток, откуда только что возникла трехголовая женщина, неужели этот Лондон системы Б-303 отторг бы их, подобно тому, как человеческий организм отторгает пересаженную почку? А может быть, он оказался в мире, где царят другие физические законы и где есть повелевающее этим миром божество, которое можно сокрушить лишь в союзе с Дьяволом? Может быть, это были особые клубные правила божества этой системы, которые он, Пэли, нарушил, и более глубокая, хотя и шаткая необходимость тут ни при чем? Как бы там ни было, он напрягся, и елизаветинский Лондон покачнулся в своем серебряном рассвете, но устоял. Напряжение, однако, было чудовищно.
— Пришли, сэр, — Бесс остановилась перед обшарпанной дверью, которая своим видом предупреждала Пэли, что она растворится, превратится в воду и потечет по булыжнику, если он не заставит ее сохранить твердую форму.
— Денег, — сказала Бесс. Но Пэли уже дал ей достаточно. Он сердито поглядел на нее и покачал головой. Она подняла кулак, который тут же превратился в лицо бородатого человека, угрожающе подмигивающего. Пэли замахнулся на нее. Она с хныканьем бросилась бежать, а он сжал руку в кулак и постучал в дверь. На его стук долго не отвечали. Он же размышлял о том, надолго ли его хватит. Сколько еще времени сможет он удерживать этот расползающийся мир? Что будет, если он заснет? Может, все растворится и он очнется, стонущий, в холодном пространстве?