– В данную минуту я дома, тебя здесь нет.

– Я… Я у себя… У родителей…

– В своей комнате?

– Да.

Кажется, он вновь вздыхает.

– Никуда, блин, не двигайся. Я сейчас приду.

– Быстрее, Ярик.

Пока я не передумала. Пока у меня еще есть силы.

– Не пугай, Маруся, – говорит сбивчиво. По звукам догадываюсь, что находится в движении. – Слышишь меня? Манюня?

– Слышу. Я жду.

– Слушай, давай, не отключайся, – либо у меня полный разброд и шатание, либо у Градского голос вибрирует.

– Хорошо.

Он еще что-то говорит, я вроде как слышу, но не воспринимаю. Просто стою напротив двери и жду, когда он войдет. И как только это происходит… Встречаемся взглядами, ловлю эмоции Яра и роняю к ногам телефон. Бросаюсь к нему, обнимаю и зажмуриваюсь.

Я больше не хочу ничего скрывать.

34

Ярослав

Как только ее вижу, внутри все распадается. Осознаю в ту же секунду: то, что произошло – не очередная проходящая ерунда. Нечто такое в глазах ее вижу… Сразу понимаю, что это перевернет весь мой мир. Физически загораюсь. Но в душе, за бешеной тревожной тряской, почти полный штиль устанавливается. Набегами приходит обезболивающая мысль, что Маруся моя права: если даже умереть придется, в следующей жизни встретимся. И снова попытаемся.

Бля, осознаю, что не в ту степь двинул. Но ничего не могу с собой поделать. Именно так на меня влияет состояние, которое так щедро раздает Машка.

А уж когда она бросается ко мне, бьется в мое тело своим – неистово сгораю. Все слизистые огнем опаляет. Тяжело сохранять обычный режим работы. Но в груди больнее всего. Разрывает, мать вашу.

Чтобы не развивать эту агонию, хочу быстрее подтолкнуть свою Титошу к диалогу.

Режь скорее, Манюня…

Мягче ведь от этой затянувшейся паузы не станет. Понимаю, но молчу. Ее ломать не готов. Она крепко вцепляется, виснет на моей шее. Неосознанно, без какого-либо видения светлого будущего, кружу ее по комнате.

– Все хорошо, Маруся. Порядок, – приговариваю, игнорируя нестабильные душевные показатели. – Все хорошо.

Умирать, так с музыкой – целую ее. Пока не вывалила, впиваюсь в ее рот со всей своей одержимостью и бешеной любовью, которая бьется в моем теле много-много лет.

Моя ты Маруся… Моя…

Никто не отберет уже…

Никому не отдам…

Она отвечает на поцелуй с тем же отчаянием. Плачет. Чувствую эту соль на ее губах, языком слизываю. По пальцам тоже горячими струйками сочится. Не знаю, сколько это длится. Перестаю отслеживать. Просто живу и дышу Марусей, а она – мной.

Когда же эмоциональная буря достигает пика, сама от меня отлепляется. Тянет к кровати и жестом просит сесть. Опускаюсь на край. Положив предплечья на колени, сцепляю руки в замок. Смотрю с полным осознанием, что с секунды на секунду Титова включит мясорубку.

– Сейчас… – утирая слезы, рвано переводит дыхание. – Я должна тебе кое-что рассказать… Не собиралась… Так получилось, что не могу держать больше…

Это я уже понял. И да, похрен на военную выправку, напуган до чертиков.

– Говори, Маруся.

– Сейчас… – повторяет это раз за разом, но решиться не может.

И тем самым, конечно же, разбивает меня еще сильнее.

– В больницу больше не нужно? – забиваю паузу и провоцирую на какое-то развитие диалога.