– Да, пусть сюда шлёт,– сказал кавалер, хотя и без особой радости,– кстати, спроси у почтальона, где сыскать нам имперского землемера. Они, имперские чиновники, всегда держатся вместе, почтальон наверняка знает, где живёт землемер.

– Да, господин,– поклонился молодой монах и пошёл к кирпичному зданию.

Она ходила по лавкам и злилась. Ей приходилось то тут, то там, кривить губы и делать вид, что ей что-то не нравится. И высокий костяной гребень редкой красоты, который мог изумительно смотреться в её волосах под шёлковым шарфом. И великолепные батистовые нижние юбки, да и ещё кое-что она отложила с таким видом, как будто ей сначала эта вещь приглянулась, а разглядев её как следует, она в ней разочаровалась. А всё отчего? Оттого, что господин ей давал совсем мало денег. Как же ей было не злиться.

Да ещё служанка Астрид рядом ходила и вздыхала, делала вид, что сожалеет о бедственном положении госпожи. Дура. Агнес не нужно было её сожаление. Агнес чуть не при каждом тяжком вздохе служанки, ловила себя на желании дать овце этой оплеуху по обвислым щекам. Да сдерживалась. Подумала, что даст ей по морде потом, при случае, уж это поход по лавкам она ей не забудет, а сейчас, вроде, и не за что.

Тут Агнес увидала вывеску в виде книги на одном старом доме. Ей стало интересно, книги она любила, и уже начинала понимать их силу, и девушка сказала служанке:

– Давай зайдём.

– Так то книги,– это дура чуть не скривилась от презрения к таким глупым и бесполезным желаниям госпожи.– Чего нам книги смотреть, мы же не старики слепые.

Агнес глядела на служанку и улыбалась, Агнес была очень молода, сколько лет ей было точно, доподлинно не девушка не знала, не было записи в приходской книге о её рождении, наверно ей уже перевалило за пятнадцать. А иногда, судя по страстям, что бушевали в душе её, что её одолевали, думала она, что может ей уже и все шестнадцать. Но не более. И поэтому память у Анеес была необыкновенно остра. Она легко запоминала целые страницы Писания, да и прочих книг наизусть. Притом что они писаны были на языке пращуров, но всё равно, хоть ночью её разбуди – она ответит. И прочтёт, и переведёт, и пояснит, если непонятно кому будет. И уж это замечание охамевшей служанки она тоже не забудет. Девушка решила надавать служанке по морде, как только вернутся они в трактир. Для такого она все кольца и перстни свои наденет, хоть и убогие они все за исключением одного. Наденет не для красоты, а чтобы рука тяжелее была, чтобы брызги кровавые летели. Нужно проучить её раз и навсегда. Чтобы впредь не думала, эта корова дебелая, что кривиться она может от желаний госпожи, что мнение своё говорить может. Что может презирать волю господскую. Злоба белым огоньком загорелась в душе девушки, но девушка, хоть и была юна совсем, но была не проста и сильна хораткером, и тому огоньку могла дать жить, могла и погасить его, а могла лелеять его и холить, оберегать до времени нужного. И она сказал своей служанке просто:

– Напрасно ты перечишь. Не я служака тебе, а ты мне.

– Простите, госпожа, – ответила Астрид без должного раскаяния, сказал, словно отмахнулась.