–А что есть?

–Господь.

–Как-то раз моя бабушка увидела – в записи – ваше выступление и говорит: «Чего это он поет, как больной, дергается?»

–А я кто? Я разве здоровый? Или вы здоровый? Да мы все рождаемся больными – от Адама до наших дней! Мы рождаемся поврежденными грехом. А мне вот Бог дал такой дар, что я все, что происходит в моей душе, заключаю в какие-то реальные формы и показываю. Представьте себе, что будет, если сейчас все мысли и чувства, которые в вас, взять и облечь в форму? Будет безумие, да? Вот я перед вами такой и есть – больной. И бабушка ваша права. Здоровых вообще нет, здоров один Бог.

–Ну хорошо, а как же культура, законы искусства и все такое?

–Да нет никакого искусства и никакого служения искусству. Вся ваша культура рушится как карточный домик! Все, что делается в так называемом искусстве – делается чувственным образом, эмоциями. А все, что есть дух, – все это безмолвие. Лично я понял это, столкнулся с этим противоречием и все отдам, если того потребует Бог, за это молчание. Трудно идти по выбранному пути, преграды постоянные! Там пропал, здесь пропал, тут опять пропал. Еще слава Богу, Господь иногда дает видеть свои немощи, которых как песка морского. А ведь как пишет Симеон Новый Богослов? Тщательное исполнение евангельских заповедей научает нас познать свои немощи! Потрясающе! Встаешь утром думаешь: «Сегодня буду жить по Евангелию!» Пять минут прошло – гот-тов! Приехали! А поначалу кажется: все чисто, не пью, не курю, чистяк, взлетел… А ты начни по Евангелию смотреть – сразу будешь глубоко, сразу: «А-а-а, Петр Николаич, вот ты где находишься на самом-то деле, дружочек! Курить ты бросил и пить – подумаешь! Во-о-от ты где находишься, вот ты какой тщеславный, да самолюбивый!»

–Но, согласитесь, есть бесконечно большая система условностей, которая и называется культура, искусство… И мы все – да-да, и вы тоже – в этой системе существуем. Взять хоть такую условную вещь, как нормы приличия: мы же не ходим по улицам без штанов…

–Ну, что касается штанов – то это не культура, это благочестие. Вслушайтесь: «право-славие», «благо-честие» – да это же одно и то же! Но благочестие – это не культура. Так же как нравственность – это еще не христианство. Ведь христианство – это сколько ты крови можешь отдать за Христа: всю, часть или вообще ничего. Насколько много можешь отдать – настолько ты христианин. А эта готовность отдать кровь – напрямую связана с любовью к людям. Нет любви – значит, нет и христианства, хоть ты весь обставься свечками.

–Ну, Петр Николаевич, так что же, значит, никакой культуры ненадо?

–Да конечно не надо! Конечно, мой дружочек, вся эта ваша культура – это путаница одна!

–Ладно, а ваши пляски на сцене – это благочестиво?

–Да, потому что любовь там есть к людям. Да и как ей не быть, когда я говорю: «Ребята, я такой же, как и вы, у меня такое же дерьмо в душе! Ты, который сидишь и думаешь: „Я один такой дурак“ – ты не один! Смотри, Петр Николаевич так же мучается, и так же его корежит и крючит». И вот в этот момент мы со зрителями соединяемся в любви на полтора часа, делаем благое дело во славу Божию. А если происходит не так, если рогатый полез, если началось самолюбование, – все пропало. Как только я выхожу на сцену в состоянии слабости духа, я начинаю агрессию. Потому что больше делать нечего, чем-то ведь надо одарять зал. Вот вам, Феденька, и вся культура. Дух творит себе форму – и все. Формула строгая на всю жизнь, на все времена. <…> Откуда тоска? Потому что заполнить вот эту бездонность можно только тем же, кем она создана, – то есть Богом. То есть любовью, вот и все. Когда я на сцене – публика, не публика, какая мне разница! Если между нами возникает любовь, единение – значит, правильно все. И неважно, что я сказал, как я спел, сфальшивил, не сфальшивил, ножкой в ту сторону дернул или в другую, – если любовь есть – значит, то, что я делаю, богоугодно.