«Чего-о-о-о?!!» – переспросили у командира наши квадратные глаза.

Что же до восьмиугольных очей медиков, то они и вовсе вопили о немедленном, досрочном уходе из рядов МЧС по собственному желанию. К черту соцпакет, ипотеку, мама, роди меня обратно!

– Парашютным способом, – повторил Воловик и специально для медиков пояснил:

– Бояться тут нечего. Ни за какое кольцо вам тянуть не придется. Займете отсеки для носилочных раненых в инженерных танках. Пристегнетесь, и… И – всё. За все перемещения в воздухе десантируемого поддона с танком будет отвечать многокупольная парашютная система, которой управляет бортовой компьютер.

– А как мы узнаем, что приземлились? – спросил интерн, похожий на цыпленка из супермаркета, которого десять минут назад положили в раковину размораживаться.

– А вы что-нибудь еще глупее не могли спросить?! – рявкнул Воловик и отправился в кабину самолета согласовывать с летунами координаты точки сброса.

Зловещее это было зрелище: горящий в тумане еловый лес.

Чад, дым и гарь смешивалась с испарениями серых, осевших по весне сугробов, и было уже не разобрать: где небо, где лес, где земля.

Наш инженерный танк то и дело зарывался в хляби, его гусеницы крошили в щепу дымящиеся стволы, движок надрывался как неродной, но всё же мы продвигались, и продвигались довольно быстро…

– Пушкарев, доложите обстановку, – потребовал Воловик по рации.

Если кто забыл, Пушкарев – это как раз я. Комбатом-то меня называют, так сказать, неофициально и в последнее время всё реже. А для начальства я – старший спасатель-оперативник Владимир Сергеевич Пушкарев.

– Сели штатно. Экипаж в норме. До вестибюля корпуса «Т» восемьсот метров. Прогноз прибытия – плюс пять минут.

– Мы тут на «Барсе» завязли. Но главное – нет связи с «семнадцатым» и «двадцатым», – в голосе Воловика явственно слышалась обеспокоенность. – Не видишь их, случаем?

Две другие машины нашего расчета – бортномер «17» и бортномер «20» – приземлились еще ближе к фронту пожара, чем мы. Опавшие парашюты их десантных поддонов загорелись в ту секунду, когда я только поднял механизированные шторки на электронно-оптических визирах нашей машины.

Но за экипажи я лично не переживал. Я видел, как обе «Арматы-ИС» сошли с десантируемых поддонов и двинули к ограде ЦИВЭ.

Правда, через полминуты я потерял их в дыму и тумане. Но был уверен: найдутся, чай, не маленькие.

Всё это я доложил Воловику. Но командир моим оптимизмом почему-то не заразился.

– Ладно. Ты давай, спасай профессора Перова… Но если сможешь, отпусти свою машину на поиски «семнадцатого» и «двадцатого».

– Погляжу по ходу пьесы, – уклончиво ответил я.

Наш инженерный танк протаранил секцию забора с грозным щитом «Стой! Охрана стреляет без предупреждения!» и, намотав на гусеницы пятьдесят метров колючей проволоки, лихо затормозил у самых ступенек парадного входа в корпус «Т».

– Такси подано! – браво отрапортовал Звездич, мехвод.

Вениамин Чернышёв, главный огнеборец нашего инженерного танка, доложил вторым:

– Все системы пожаротушения готовы. С чего начинаем?

Медику Бурову, который всё еще лежал пристегнутым в десантном отделении, сейчас меньше всего на свете хотелось что-то говорить. Но он нашел в себе силы выдавить: