Минут пять я добросовестно мяла, щипала, постукивала и снова щипала. А потом… Я даже не заметила, в какой момент прошла злость, и мои ладони мягко заскользили вниз, раздвигая ворот, проехались по плечам, снова вернулись…

Странно, но это было приятно, безумно приятно просто гладить его. И чувствовать, как перекатываются под пальцами тугие мышцы, и ощущать биение жилки на шее. И вдыхать, вдыхать запах чистой мужской кожи, запах волос, его запах. Ужасно хотелось снять рубашку, провести ладонями по спине, спускаясь вниз к узкой талии. Присесть, обвить ее руками, прижимаясь щекой к горячему телу. Потрогать живот в кубиках пресса и подняться к широкой груди…

От этих мыслей мутилось в голове и сладко холодело внутри.

Как жаль, что на нем рубашка…

Как хорошо, что на нем рубашка…

Я легонько прочертила ноготками по шее вниз-вверх, вниз-вверх, с восторгом наблюдая, как покрывается мурашками его кожа. Вплела пальцы в волосы, теплые, жесткие, рисуя круги и слегка царапая… Он шумно вдохнул.

– Довольно, – ворвался в уши хриплый голос.

Я вздрогнула, моментально трезвея, и буквально отдернула руки.

Что сейчас было? Что я тут творила, а?

Даже не оканчивая никакие специальные курсы, можно было понять: то, последнее, явно нельзя назвать массажем. Даже с натяжкой.

Бежать. Немедленно, сию же секунду бежать отсюда.

– Можете идти, – глухо сказал босс.

Он по-прежнему сидел верхом на стуле, как наездник на лошади.

Я выскочила из кабинета, стрелой пролетела через приемную и помчалась по коридору. Стыд клевал в макушку и гнал вперед, словно стая злобных псов. Ладно тогда, ночью, спьяну решив, что мне снится сон… Но сейчас, среди дня, в ясном уме?! Хотя насчет ума я погорячилась. Пора признать, что в присутствии босса мозги явно отказывают. И не в первый раз. Забежав в туалет, я забилась в кабинку и несколько минут просто стояла, пытаясь согнать предательскую краску со щек. Потом осторожно выглянула и, убедившись, что никого нет, вышла. Аккуратно умылась, стараясь не повредить макияж. Все-таки лицо фирмы, ага. Правда, назвать лицом то, что смотрело из зеркала, язык не поворачивался.

Когда я вернулась в приемную и скользнула за свой стол, Оксана шепотом спросила:

– Уволил?!

– Пока нет, – так же шепотом ответила я и уткнулась в монитор.

– Постарайся сегодня больше не попадаться ему на глаза. Бумаги, если что, я сама отнесу.

Но ее помощь не понадобилась. Где-то через час босс вышел из своего кабинета. Спокойный и невозмутимый, в костюме и белоснежной рубашке с наглухо застегнутым воротом. Словно массаж мне вообще приснился.

– Оксана, меня до завтра не будет, – ровно выговорил он, – Встречи перенеси на четверг.

И вышел, даже не взглянув в мою сторону. Так что остаток рабочего дня прошел совершенно спокойно. То есть с кучей бумаг, непрерывными звонками и бесконечными делами, сыплющимися на голову, как горох из дырявого мешка.

Весь вечер вчера я металась по квартире, мрачно обдумывая свое будущее.

Теперь, когда босс знает о споре… Когда он знает о том, что я не могу хлопнуть дверью и уйти, что бы он там ни сделал, «какие-то три недели» больше не казались мне ерундой и пустяком. Они превратились в «ужас, ужас, целых двадцать с лишним дней». Двадцать с лишним дней прыжков по минному полю. И каждый из них мог стать последним в этой фирме.