— Вы верите, что поступили правильно?

Мне вспомнились шесть тяжелых крейсеров класса «хищник», стреловидным построением входящих в атмосферу Пелапатарна и сметающих все на его единственном континенте. Я представила, как распускаются над джунглями взрывы их термоядерных боеголовок, как разгорается пожар, на много месяцев задушивший планету, и еще представила разбитые корабли на орбите, и дотлевающие древесные стволы, и обгорелые туши животных на грунте. Я представила ужас солдат обеих сторон при виде той бомбардировки — сплошной завесы атомного пламени, надвигающейся на них над деревьями, когда некуда бежать, негде укрыться. Оценили они принесенную ими жертву за те мгновения, прежде чем испариться в огне? Могли они понять, что их гибель означает немедленный конец войны, — и, если могли, нашли ли силы простить меня?

— Нет. — Мой голос охрип. — Я не то сказала. Я сказала в точности: «Поступила так, как сочла за лучшее». Тут важное различие…

— Да, я понял.

— Вы им передадите? — оглянулась я на него.

— Дословно.

— Спасибо.

Я снова повернулась к окну. Мое внимание привлек флайер — та черная точка, замеченная мной минуту назад. — Он поднялся над тюремной стеной, на миг завис в воздухе и опустился на плац.

— Ах, — проговорил Бервик сквозь визг его двигателей, — кажется, у нас посетители.

Он вытянул шею, заглядывая мне через плечо:

— Флайер, похоже, флотский. Вы кого-то ждете?

— Как знать? — равнодушно хмыкнула я.

После моего возвращения в Конгломерат для суда прежние наниматели совершенно не рвались со мной общаться.

Я отошла к деревянному столу, налила стакан застоявшейся воды из керамического кувшина и стала пить.

— Столько разных людей хотели бы видеть меня мертвой, и адмиралтейство среди них не последнее.

— Думаете, они явились посмотреть? — изумился капеллан.

— Стервятники слетаются.

Я поставила стакан на стол и одернула подол грубой тюремной блузы. Пригладила зачесанные назад волосы и поправила воротничок. Мне не разрешили выйти на казнь во флотском мундире, но это не значило, что мне нельзя достойно выглядеть. Если мерзавцы из адмиралтейства прибыли полюбоваться моей последней минутой, я готова. Я собиралась выйти из камеры, высоко держа голову, с прямой спиной и посланные в меня пули встретить с достоинством, лишив всех удовольствия увидеть меня сломленной и униженной. И если они надеялись на последние мольбы и оправдания, их ждет большое разочарование.

— Как я выгляжу?

Бервик оглядел мою тюремную робу. Глаза у него влажно блестели в свете единственной лампочки.

— Я бы сказал, как нельзя элегантно.

— Тогда я готова.

Я подтянула вниз манжеты и сжала зубы. В коридоре уже звучали приближающиеся шаги. Проглотив волнение, я напоследок кивнула Бервику и повернулась лицом к выходу.

Звякнул и скрежетнул ключ в замке, и облупленная, помятая дверь камеры шумно отворилась. На пороге, заполняя собой проем, стояли двое. Я ожидала тюремных охранников, сопровождающих на казнь. Но эти люди были одеты в черную полевую форму и зеркальные защитные очки, а в руках держали пистолеты-автоматы.