Едва он проник в нее, как Брина не смогла сдержать стон удовольствия. Томас упирался локтями в кровать, обхватив лицо Брины ладонями, и двигался внутри нее, глядя девушке в глаза. Он стимулировал именно ту точку, где находился центр удовольствия, сводя ее с ума. С каждым толчком наслаждение было все ближе.

Руки Брины скользнули по его спине к ягодицам.

– Быстрее, – шепнула она, двигаясь Томасу навстречу, пока он проникал в нее глубже, быстрее, сильнее.

От жара и страсти ее нервы звенели как натянутые струны. Также обхватив его лицо ладонями, она взглянула Томасу в глаза.

– Томас, – простонала Брина в такт его все более и более сильным толчкам, – я люблю тебя.

Она охнула, когда волны наслаждения прошли по ее телу, наполняя ее острыми, ни с чем не сравнимыми ощущениями. Они прокатывались вновь и вновь, и ее лоно сжималось, обхватывая его естество. Томас продолжал входить в нее, толкая к изголовью кровати.

Затем его пальцы сжались и Томас издал первобытный рык, который, казалось, длился вечно.

– Брина, – сказал он, тяжело выдохнув, когда его бедра прекратили движение. Он смотрел девушке в глаза, тяжело дыша, затем проник в нее еще раз и остался внутри. – Ты в порядке?

Брина была более чем в порядке.

– Со мной все отлично, – улыбнулась она.

– Да, это точно, – согласился Томас, поцеловав девушку в переносицу и в нос. – Ничего не натерла?

Брина запрокинула голову, увидев опасную близость изголовья.

– Не заметила.

– Через минуту я могу это проверить, – сказал Томас, вставая. – Сейчас вернусь.

Он пошел в ванную. Брина, перекатившись на живот, прижалась щекой к холодной полотняной ткани. Она сказала ему, что любит его. А он ничего ей не ответил.

– Эй! – крикнул Томас из соседней комнаты. – Если ты голодна, можем поискать в баре. Тут есть кое-что вкусненькое.

И они поискали. Они съели крекеры, сыр и открыли банку консервированной ветчины. На десерт были трюфели и орехи макадамии в шоколаде. Затем Брина и Томас занимались любовью на полу возле бара и в джакузи, погрузившись в горячую воду.

Томас не говорил ей «люблю», но касался ее так, как будто это было правдой, когда осторожно вытирал ее полотенцем и расчесывал ей волосы.

Когда он говорил это слово, он употреблял его в предложениях вроде «Всегда любил твои волосы. Я могу делать это бесконечно» или «Я люблю свой дом в Аспене. Он великолепен».

Где-то в четыре часа утра Томас провел Брину в ее комнату.

– Уверена, что не хочешь вернуться со мной в кровать? – спросил Томас, открывая дверь ее ключ-картой. – Я хочу спать вместе с тобой. – Он открыл дверь и зевнул. – Просто спать, обещаю.

И проснуться с растрепанной головой и неприятным запахом изо рта? Ни в коем случае.

– Позвони мне, когда проснешься, – сказала Брина, гладя ладонями его грудь и поднимаясь на цыпочки.

Ее сердце билось часто-часто, когда она обняла Томаса за шею и поцеловала его на ночь. Никогда раньше она не чувствовала себя такой счастливой. Возможно, потому, что никого не любила так, как Томаса Мака.

Когда Брина проснулась утром, экран ее телефона мерцал. Было одиннадцать тридцать, и Томас ей еще не звонил. Наверное, он спал.