– Он душегуб! – пискнул пацан. – Отец, тебя накажут!
– Он вор… – тихо сказал Йенс. – Идем.
Снова вооружившись дубинкой и ножом, я пошел за ними. Впритык, чтобы не успели дверь в коридор захлопнуть.
Но они не пытались это сделать.
В комнате Йенс дал пацану ночную рубашку, а потом собственноручно связал сына. Крепко связал, я наблюдал. Сказал:
– Ты спал. Ничего не знаешь. Проснулся, когда душегуб тебя ударил и связал. Понял?
Пацан ревел.
– Не ори, тебе ничего не будет, – сказал Йенс устало. Взял тряпку, что и ему кляпом послужила, заткнул сыну рот. И все – больше даже не посмотрел в его сторону. Оделся сам, потом подошел, несколькими движениями оправил мою одежду. Трудное дело – в рясу облачаться без опыта… Обронил: – Капюшон… и нож спрячь. Иди не спеша. Молчи.
И двинулся к двери.
Глава третья,
в которой я придумываю удивительную похлебку, но никто не спешит ее попробовать
Йенс шел впереди, я следом – пряча в рукаве нож. Не было у меня веры Йенсу, да и быть не могло. И уж если предаст, то первым и погибнет.
Коридор был пуст, дверь, ведущая в часовню, заперта.
Я, увидев, что Йенс слегка склонил голову, сложил руки святым столбом и мысленно возблагодарил Искупителя. За то, что строгий взгляд отвел в сторону, за то, что шанс мне дал.
Никогда ведь такого не бывало, чтоб человек из церковных застенков сбегал! Отпускали – бывало. Миловали высочайшим указом, например, если в повинном военачальнике нужда у Державы возникла – тоже случалось.
Но чтобы человек убежал – никогда не слышал!
– Сейчас будут три поста, – сказал вдруг Йенс. – Первый пройдем легко. Только не говори ни слова.
– А второй и третий?
– Третий тоже пройдем. Если второй пропустит. Думаю я, не мешай.
Когда меня вниз тащили, постов я и не приметил. То ли моих конвоиров хорошо знали, то ли вниз пройти легче, чем наружу выйти…
– Шаг мельче и ровнее… – напомнил Йенс. – Остановлюсь – тоже стой. Пойду – иди следом.
Первый пост был так неприметен, что я бы точно мимо прошел, сразу подозрения охраны вызвав. Это была ниша в стене коридора, и там, за маленьким столом, без всякого света, сидели трое монахов. Перед двумя на столе лежали арбалеты: с тупыми стрелами, которые обычно не убивают, а оглушают.
Перед третьим лежал лист бумаги и самописное перо, что почему-то еще страшнее казались, чем оружие.
– Мир вам, братья… – сказал Йенс, остановившись.
Стражники убрали руки с арбалетов.
– И тебе мир, датчанин, – сказал монах с пером насмешливо. Словно происхождение Йенса какой-то повод для шуток давало. – Как дела? Смирно твои сидят? Побегов не замышляют?
Все трое заулыбались.
– Замышляют, каждый день, – сдержанно ответил Йенс. – Кто сегодня на кухне?
Охранник скорчил недовольную рожу:
– Пьер… можешь не спешить…
– Храни нас Святой Себастьян от желудочных колик… – сказал Йенс.
Все три монаха заржали.
– Ты сегодня в ударе, Йенс! – сообщил охранник, что-то выписывая на бумаге. – Давай топай…
Следом за Йенсом я пошел дальше по коридору. Как только мы удалились от поста шагов на пятьдесят, тихо спросил:
– За кого они меня приняли? Почему не спросили ничего?