Отворачиваюсь.

Соскучился я по синицам. Редкие птицы.

Ты не расслабляйся, капитан! — одергиваю себя. — Брошь-то она могла и стащить. Верно?

Забинтовав ступню Снегурке и споив ей тройную порцию детского обезболивающее, достаю из холодильника заживляющую мазь от синяков. У неё на лице уже цветёт на челюсти.

— Лобов? — веду пальцем.

Кивает.

Убираю мазь обратно. Нет. Не буду я эти побои вуалировать. Мало ли как удастся дело повернуть.

Она хмуро срисовывает мой жест.

— Пусть это всё будет видно, — поясняю я. — На экспертизе.

— Аа… Была уже экспертиза. Ваш врач этого не заметил, — вздёргивает подбородок.

— Бывает у нас такое. Разберёмся.

Принимаюсь за себя.

— Давайте, я помогу, — заглядывает в глаза. — Неудобно же одной рукой.

— Ну, давай…

Морщась, словно ей больно вместо меня, очень аккуратно обрабатывает антисептиком.

— Смелее.

— А Вы вообще рану не чувствуете?

— Чувствую. Пульсирует. Отёк чувствую. Адреналин чувствую. Сердце колотится. Дискомфорт чувствую. Лихорадить потом начнёт. Моё тело знает, что повреждено. Но именно боли — нет.

Забинтовывает. Завязав узелок, гладит невесомо меня пальчиком по ладони. У меня перехватывает дыхание от этого невинного жеста. Он словно из другой реальности, в которой давно меня уже нет.

— И так не чувствуете? — с ужасом и любопытством.

— Так — почти нет. Но прикосновение чувствую. Как давление на кожу, — перехватываю её кисть в рукопожатие. — Холод чувствую, тепло… Слизистую чувствую гораздо лучше.

— Понятно… Бесчувственный, в общем, — вздыхая, поджимает губы.

— Это не чувства, — выдергиваю руку. — Это ощущения.

И эта в инвалиды записала. Давай еще — про интим спроси, как другие!

Но Синичка не спрашивает. Грустит…

— Ариша! Сядь за стол.

Присев, Ариша перелистывает настольный календарь.

— Какое? — требовательно.

— Тридцатое.

— Завтра? — воинственно уточняет на счёт Нового года.

— Завтра, — хмурюсь я.

— А давно это с Вами? — отмирает Агния.

— А что?

— Извините, — опускает взгляд.

— Чуть больше года. И закрыли эту тему.

Мы ужинаем в тишине, звенят только вилки. Вернее — с аппетитом ем только я. Ариша расстроена. Агния кусает губы и делает вид, что ест салат.

Шуруп — это, наверное, больно. А не забыл, что значит больно. Но сидит, не жалуется.

Две собачьи морды преданно смотрят в окно. Чувствуют запах и ждут своего угощения.

— А как тебя зовут? — неожиданно поднимает глаза на Агнию Ариша.

Утреннюю версию, что маму зовут мамой, у меня язык повторить не поворачивается. Она же начнёт называть! И мне кажется, это сильно усугубит ситуацию. Синичка переводит растерянный взгляд на меня.

— А она же не помнит ничего, Ариш, — поспешно соображаю я.

Дочь спрыгивает со своего стула и забирается на руки к Снегурке, утыкаясь в грудь лицом.

— Ариш! Сядь на своё место. Мы ужинаем.

— Ну, перестаньте! — обнимает её Ася. — Хочешь, я тебе косички заплету?

Дочь поднимает на неё доверчивый взгляд.

— С тобой поеду, — решительно.

— Куда? — сглатывает Ася.

— К деду Молозу.

— А я? — бросаю вилку.

Но дочь только сильнее утыкается в неё.

— Ариша… — гладит её по спине Снегурка. — Со мной нельзя. Там… очень холодно.