– Лиза, беги от него сейчас же! Ты что?! Не понимаешь, что с ним может быть опасно?! Мало того, что он бывший олигарх, он еще и бывший зэк!

Наверное, не следовало говорить всего этого при Илларионе, который даже переминаться с ноги на ногу перестал – от любопытства и изумления, – но Дуньке было не до политеса.

– Мы потом поговорим, ладно, Дунь? Я сейчас не могу.

И в трубке все смолкло.

– Это кто, твоя сестра? Вы про Белоключевского говорили? – спросил Илларион специальным равнодушным голосом. – Он был заметной фигурой, а потом сожрали его и даже костей не выплюнули. Он теперь никто, ноль – минус три. Вот как бывает, да? А начальник новый…

Но ему не везло сегодня. Телефон на столе у ошеломленной новостями Дуньки опять залился тревожным светом, и она опять за него схватилась.

– Да!

– Евдокия?

Дунька чуть не застонала. Звонила свекровь. Однако стонать Дунька не стала – свекровь все равно не поняла бы и уж точно ни в коем случае не одобрила этого!

– Здравствуйте, Фиона Ксаверьевна. Как вы поживаете?

– Благодарю, все в порядке. Как здоровье твоих родителей?

– Благодарю, все в порядке, – отозвалась вредная Дунька, и ей представилась свекровь – в английском твиде, нога на ногу, на пальце бриллиант, не иначе «граф Орлов». Впрочем, этот самый «Орлов», кажется, находится в Грановитой палате и является национальным достоянием, а посему не может украшать палец свекрови.

Или может?.. В их семейке все возможно.

– Ты дома?

– Нет, Фиона Ксаверьевна. Об эту пору я всегда на работе.

Свекровь помолчала.

– А мой сын? Я не могу ему дозвониться уже вторые сутки.

– А сын как раз дома, – охотно объяснила Дунька. – Должно быть, отдыхает от трудов, Фиона Ксаверьевна. Приехал утром. Был бледен.

Зачем она про бледность?! Так, от вредности, должно быть.

Свекровь помолчала. Дунька тоже помолчала. Должно быть, помощница наливает чай. Чай не обычный, а специальный, который привозят из Китая. Какие-то цветы, похожие на засохшие мелкие яблочки. Зальешь такое яблочко водой, и в кипятке оно распускается, становится медузой со щупальцами неопределенного коричневого цвета. Вкус дрянной парфюмерии и распаренного веничка. Дунька ненавидела и чай, и медуз, и вообще всю процедуру чаепития.

Помощницу свекрови звали Вера Федоровна – хорошо хоть фамилия не Комиссаржевская, а могла бы быть таковой, потому что актерствовала сия помощница превосходно. Она всегда точно знала, что именно следует представлять в данный момент, чтобы свекровь осталась довольной. Должно быть, сейчас у Веры Федоровны сухие губки сложены в выцветший бантик, и птичья лапка, держащая чайник, сильно сжата, так что побелели костяшки. Таким образом выражается высшая стадия неодобрения. Вера Федоровна Дуньку как-то сразу не полюбила – может быть, потому, что на ее, Дунькином, месте должна была оказаться Александра, дочка Веры Федоровны. Александра, которую в семье Дунькиного мужа звали исключительно Александрии, на манер великосветских барышень девятнадцатого века, была нежна, слаба и решительно не приспособлена к жизни. Неприспособленность считалась особым шиком, высшим проявлением аристократизма, хотя Дунька никогда этого не понимала. Свекровь-то как раз была отлично приспособлена, несмотря на всю свою тонкость!..