– Нет.

– Вадим, дай посмотрю.

Она стянула с него свитер, очень аккуратно, чтобы не запачкать свой английский костюм, и бросила на пол. Свитер был «не ее», купленный, очевидно, «любимой», и брезгливость ее была не из-за крови, а из-за «любимой».

Рана была так себе, не рана вовсе, а царапина, но бок кровоточил обильно, до сих пор еще чуть-чуть сочилось.

Вадим держался одной рукой за стойку, тяжело дышал и по-прежнему был очень бледен.

– Нужно ехать в больницу, – сказала Дунька, совершенно уверенная, что он ни за что не поедет. – И кто это тебя так?! Или ты уже на улицах дерешься?

Он шумно выдохнул и скосил глаза, пытаясь рассмотреть свой бок.

– Там все ужасно? – спросил упавшим голосом, когда рассмотреть не удалось. – Ты можешь меня… перевязать?

Дунька глянула на часы. У нее есть десять минут, да и то только в том случае, если на мосту не будет пробки и удастся проехать относительно быстро. Десять минут, не больше.

– Могу. Но, черт побери, что это такое, Вадим?! Упал, очнулся, гипс?!

– Да.

– Что да?!

– Ева, мне очень плохо.

– Это мне очень плохо, – отрезала Дунька. – Ты что? Спятил совсем?! Где ты шляешься по ночам?! В притонах и бомжатниках?

Она шуровала на полочке с лекарствами, искала пластырь, бинт и антисептик. Кровью он не истечет, но забинтовать на самом деле стоит.

– Это несчастный случай.

– На производстве? – уточнила Дунька. – Ты по ночам подрабатываешь киллером и тебя зацепила шальная пуля?!

Он посмотрел на нее.

Ух, как она ему надоела! Чего бы только ни дал, чтобы она провалилась куда-нибудь со своими холодными неласковыми руками, язвительными замечаниями и громким голосом. Кроме того, ему все время казалось, что она видит его насквозь, а в его положении это было совершенно излишним.

Зачем он женился?! Ну, зачем, зачем?! Мать всегда говорила, что Дунька ему «не пара», и лучше бы молчала, старая карга! Может, он и женился только затем, чтобы матери насолить, а теперь она ни при чем, а ему – одни страдания!

Вадим не любил страданий.

Дунька стерла кровь и приложила к ране что-то медицинское. Оно было невыносимо холодным и еще дьявольски щипалось. Вадим вытаращил глаза и задышал открытым ртом.

– Дрянь! Что ты там делаешь?!

– Я тебя лечу, – невозмутимо ответила Дунька, привыкшая к мужниным выходкам. – Терпи.

– Я не могу, – крикнул он и вцепился в ее руку, но не толкнул, не отшвырнул, и Дунька подумала со вздохом: опять игра. Все время игра.

На этот раз игра в раненого бойца.

У «бойца» никаких существенных повреждений не обнаружилось, Дунька установила это, осмотрев промытую рану. У нее не было даже краев, на самом деле просто глубокая царапина.

– Тебе нужно изменить образ жизни, – посоветовала Дунька, заклеивая царапину пластырем. – Этот тебе не годится. Или любимая тебя заставляет на дуэлях драться?

– Замолчи, – приказал Вадим. – Это совсем не твое дело. Что ты понимаешь!..

– Ничего, конечно, – согласилась Дунька. После того, как муж объявил ей, что «полюбил», но обстоятельства складываются таким образом, что соединиться с любимой он никак не может, поэтому останется Дунькиным мужем, а любить станет любимую, Дунька окончательно убедилась, что она ничего не понимает. Решительно ничего.