– Трепло чертово… такой бред писал – ужас.

– Писал? Мэри, ты о чем? – робко интересуюсь я, и Мэри фыркает:

– Все о том же!

Ясно – разговор окончен. Я ненавижу эту ее манеру говорить загадками и отвечать вопросами. Что за странный человек…

Дома она сразу идет в ванную, долго плещется, я изнываю от нетерпения – мне хочется говорить с ней, смотреть на нее – я так ждала, так соскучилась. Не выдержав, я открываю дверь и – о, кошмар! – вижу, как Мэри, стоя перед зеркалом в одних тонких стрингах, прямо с длинного ногтя втягивает носом порошок. Сука, коксом балуется!

Я развернула ее к себе и с такой силой ударила по лицу, что даже ойкнула, испугавшись. Мэри же только мотнула головой, слизнула кровь с лопнувшей – или прикушенной, не знаю уж – губы, бросила:

– Ну, за дело в принципе, – и вышла, прихватив с крючка мой длинный банный халат, которым ее можно было обернуть раза три.

Я опустилась на край ванны и зарыдала. Только не ты, детка, только не ты, пожалуйста! Я не вынесу, если потеряю тебя… Наревевшись всласть, я умылась и побрела в кухню. Разумеется, Мэри на своем любимом месте – в углу между окном и стеной, сидела на стуле, поджав под себя ноги, задумчиво курила и иногда делала глоток чаю из большой чашки, стоявшей перед ней. Как кошка – выбрала себе место и свято его придерживается, а у меня после ее отъезда остается ощущение, что я войду в кухню – а она так и сидит там, в теплом углу, затягиваясь неизменной сигаретой.

– Мэри… прости меня.

– Дуреха ты. За что?

– Я не имела права бить тебя…

– Глупости, Марго. Только ты и имеешь на это право. Больше никто – хотя желающих хватает.

– А… ты давно?.. – Я присела на краешек стула напротив Мэри.

Она усмехнулась:

– Недавно.

– А бросить можешь?

– Не вопрос.

– Тогда брось, а?

– Как скажешь, Марго.

Этого мне было достаточно – я слишком хорошо знаю Мэри, чтобы не верить. Если она сказала – то сделает, даже если при этом ей будет трудно, больно, страшно – что угодно. Если обещала мне – сделает.

– Мэри… а можно я тебе стихи почитаю?

Она чуть удивленно вздернула бровь, хотя прекрасно знала, что я иногда продолжаю баловаться стихами.

– Ну-ка…

– Ты только не смейся. Ладно?

– Ты меня убиваешь, Марго. Я когда-нибудь смеялась? Ты вообще часто видишь меня смеющейся, да?

– Прости… это я от смущения…

Я бегу в комнату, хватаю из-под подушки тетрадку, судорожно отыскиваю нужное место и возвращаюсь. Мэри берет новую сигарету, щелкает зажигалкой – новая какая-то, я раньше не видела – дорогая, черная, с позолотой и какой-то буквой на корпусе. Стараясь не смотреть Мэри в глаза, я начинаю:

Я выпалила это совершенно без эмоций, без пауз – одним сплошным текстом, но выражение лица Мэри сказало, что и не нужно никакого актерского мастерства – она и так все поняла. Ее рыжая голова опустилась на сложенные на столе руки, челка прикрыла обручальное кольцо и перстень с квадратным черным бриллиантом – подарком мужа на тридцатилетие.