– Они, сударь, чужих не любят. Они - колодники, у них свои понятия.

– Да, кстати, не скажешь ли, что означает «талыгай»?

– Сие слово означает «военный человек».

– Стало быть, не ругательное? - обрадовался Архаров. - Ну, тогда дельце это на мази. С мортусами я сговорюсь.

Его уверенность подкреплялась и тем, что из денег, выданных графом Орловым на розыск, оставалось более половины.

– Только не сказывайте им, что в сем деле и я некоторым образом соучаствую, - попросил Шварц. - Среди них непременно есть мои крестники. Иначе говоря, те, кого я упек в каталажку.

Архаров усмехнулся.

– Да уж постараюсь.

Вдали раздался глухой стук копыт.

– Это Тучков с Бредихиным, - сказал Архаров. - Больше некому.

– Возможны реприманды, - отвечал Шварц. - Извольте затаиться.

И сам первый спрятался за угол.

Первым подьехал Левушка и завертелся, пытаясь впотьмах найти Архарова со Шварцем. Даже задрал голову, стараясь увидеть, не сидят ли они еще на колокольне.

– Архаров! - негромко позвал он.

– Для таких случаев нужно придумывать знаки оповещения, - объявил Шварц. - На сей раз, поскольку диспозицию мы составляли в условиях несуразной суеты, их придумано не оказалось. Впредь будем разумны.

– Далеко ли проводили мазуриков? - спросил Архаров.

Бредихин доложил - фура поволоклась в сторону Лубянки, по местам безлюдным - вдоль остатков старой городской стены, к которой лепились ныне брошенные хибары и халупы, годные лишь на снос. Там мародеры повернули налево - к кварталам, где стояло немало оставленных владельцами хороших домов. В них можно было чем-то поживиться.

– Умные, у себя под боком не шарят, - похвалил мазуриков Архаров.

– Как волки, что не режут скот возле логова, - подтвердил Бредихин.

– Коли бы попытаться сделать засаду в развалинах у стены, то напасть на фуру удалось бы беспрепятственно, однако, упустив хоть одного из шуров, мы бы в тех руинах вовеки его уже не изловили, - молвил Шварц. - О чем я имел честь предупреждать.

– Едем на Остоженку, - решил Архаров. - Все. И тебе, Карл Иванович, уголок сыщется. А спозаранку - к мортусам.

– Занятно… - произнес немец. А объяснять, что ему показалось тут занятным, не стал.

Фомка разбудил Архарова затемно - поспать удалось совсем немного. В иную пору денщик был бы несправедливо изруган - хотя и выполняет приказание, однако ж спать охота! Но сейчас Архаров, к собственному удивлению, проснулся легко, даже радостно, чего с ним давно не бывало. Позавтракал куском хлеба и кружкой кваса - совсем по-простому. И это тоже как-то празднично на душу легло. Выехав на набережную и ощутив свежесть, идущую от Москвы-реки, Архаров пустил коня шагом. Было в этом ясном октябрьском утре удивительное ощущение предчувствия, утро сулило, а что - не понять.

Архаров по части предчувствий был не мастер - все, что приходило ему в голову, он старался объяснить. И уж, во всяком случае, красоты природы оставляли его спокойным. Может, он наконец освоился с верховым способом передвижения; может, замысел ворваться в особняк графов Ховриных, перерядившись мортусом, его развлекал; может, скромный фрыштик не обременил собой брюхо и способствовал ощущению легкости; может… Иных причин своего блаженного настроения Архаров не находил. Ему было тепло под офицерской епанчой, тело не ощущалось вовсе, осени не было - он видел совсем еще зеленую траву на склоне; таким образом, оказвшись вне времени и даже несколько вне тела, он растворился весь в радостном предчувствии и вернулся на грешную землю нескоро - а когда добрался до Васильевского спуска. Можно бы проехать по Москве-реке и дальше - до Проломных ворот, но за ними он бы запутался в переулках, проще было предпочесть прямые и надежные линии.