Что на это скажешь? Мне она больше нравилась такой. Угроза безумия миновала, и она снова стала собой, уверенной и общительной, в точности той Лиссой, которую я всегда знала и любила. Наблюдая за ней сейчас, я без труда верила, что она, как говорил Виктор, близка к тому, чтобы стать лидером. В этом Лисса очень напоминала своих родителей и Андрея — они так же вызывали чувство преданности у тех, кто их знал.

— И еще кое-что, о чем он говорил, — продолжала она. — Что я не смогу отказаться от этого. Он был прав. Это больно — не иметь возможности использовать магию. Временами я очень сильно скучаю по ней.

— Понимаю.

Я чувствовала ее душевную боль. Таблетки притупляли ее магические возможности, но не нашу связь.

— Я все думаю и думаю о том, что могла бы делать. Обо всех людях, которым могла бы помочь.

В ее словах ощущались сожаление и печаль.

— Прежде всего ты должна помочь себе самой, — жестко сказала я. — Не хочу, чтобы ты снова страдала. И не допущу этого.

— Знаю. Кристиан говорит то же самое. — Она чуть глуповато улыбнулась — как всегда, когда упоминала о нем.

Знай я, что любовь сделает с этими идиотами, я, может, и не так уж старалась бы снова свести их.

— И думаю, вы оба правы. Лучше тосковать по магии и быть в здравом уме, чем владеть ею и быть сумасшедшей. Золотой середины не существует.

— Нет. Во всяком случае в этом вопросе.

И потом, словно бы ниоткуда, в сознании всплыла мысль: существует золотая середина. Припомнились слова Натальи: «Оно того стоит. Стоит ради этого отказаться от солнца и магии».

Магия.

Госпожа Карп стала стригоем не потому, что сошла с ума. Она стала стригоем, чтобы не сойти с ума. Тот, кто становится стригоем, полностью отрезается от магии. Утрачивает возможность использовать ее. Перестает чувствовать ее. Не хочет ее больше. Глядя на Лиссу, я почувствовала внутри нарастающее беспокойство. Что, если она тоже поймет это? Что, если захочет сделать то же самое? Нет, тут же решила я. Лисса никогда так не поступит. Она слишком сильна как личность, слишком порядочна. Пока она принимает таблетки и не утрачивает способности рассуждать, радикальных мер ей не потребуется.

Тем не менее вся эта концепция побуждала меня выяснить еще одну, последнюю вещь. На следующее утро я пошла в церковь, уселась на скамью и дождалась прихода священника.

— Здравствуй, Роза, — сказал он, явно удивленный моим появлением. — Я могу тебе чем-то помочь?

Я встала.

— Мне нужно узнать кое-что о святом Владимире. Я прочла ту книгу, что вы дали мне, и еще несколько других. — Лучше не говорить ему о тех, которые были украдены с чердака. — Но нигде не упоминается, как он умер. Как окончил свою жизнь. Он был мучеником?

Священник вскинул кустистые брови.

— Нет. Он умер в преклонном возрасте. Почил с миром.

— Вы уверены? Он не стал стригоем и не покончил с собой?

— Нет, конечно нет. Откуда у тебя такие мысли?

— Ну… он был святым и все такое, но в то же время немного… сумасшедшим. Я читала об этом. Ну и подумала, что в конце концов безумие могло взять над ним верх.

Его лицо приняло серьезное выражение.