– Нет, Варварушка, должно, не увижу я больше своей доченьки! – тихонечко вздыхая, промолвила Евдокия.

И словно приготовилась она к смерти. Замолчала, всё больше прилегала на кровать, которая и не заправлялась даже. Григорий Фёдорович ничего не мог сделать с ней. Он тоже осунулся и загрустил. Так, почти в молчании, старики потухали, искорка жизни, казалось, вот-вот погаснет.

Савелий с Варварой сетовали на Марию, которая, по их разуменью, и была виновницей того, что происходило со стариками.

Марусино разгулье продолжалось недолго, жена Петра написала письмо на его работу. Пётр тут же уволил Марусю и велел освободить служебное жильё. Идти было некуда. Лидия её ни в какую не пускала к себе из-за Танюшки, которой, со слов Лиды, жилось у неё хорошо. Пришлось возвращаться домой.

Стояла зима. У Маруси не было ни копейки денег. Всё ушло на какие-то удержания после её увольнения. Лидия купила ей билеты на автобус и проводила на автовокзал. Теперь Маша ехала, прижав к себе трёхгодовалого Ванечку. Она даже не думала о том, что скажет своим старикам, Савелию. Ей было настолько всё глубоко безразлично. Прошёл почти год с тех пор, как она сбежала от Гриши. Жизнь резко изменилась. Домой она не писала и Лидии, которая не единожды получала от стариков письма, отвечать на них запретила. Она вдруг вспомнила про старшую дочь, Любочку. Ведь она уже должна учиться в первом классе.

– Это хорошо, что она осталась у няньки. Они с Савелием будут ей хорошими родителями, не то что я, – рассуждала Маша. – Хорошо, что Танюшку удочерила Лидия. Она – женщина серьёзная, уважаемая всеми, не то что я.

И получалось, что плохая она со всех сторон, куда ни посмотри. Остался у неё только сыночек. При этой мысли Маруся горячо обняла мальчика и прижала спящего ребёнка к своему телу.

– Одна-единственная кровинка осталась! Ванечка!

Так, прислушиваясь к собственным рассуждениям, жалея себя, подъехала она к своему селу. Шесть часов пути были позади. Маша разбудила ребёнка, выйдя из автобуса, взяла его вновь на руки, в другую руку подхватила тяжёлый чемодан. Дома не ждали. Маруся громко причитала, узнав о смерти Евдокии Тимофеевны. Да и отца нашла неузнаваемо постаревшим. И только Любочка радовалась нежданным гостям, особенно ей понравился маленький мальчик, которому она тотчас показала свой школьный портфель и все школьные принадлежности. Девочка называла Варвару с Савелием матерью и отцом. Маша назвалась тётей.

Мария рассказала о своей жизни в городе всё без утайки.

Савелий молчал. Ему и жаль было сестру, и злость на неё же кипела.

– Где же дочка твоя?

– Её Лида удочерила!

– Как так – удочерила? При живой матери? Ах ты и подлючка! Всех детей поразбросала со своим цыганом! Больше ни шагу из дома не сделаешь! Поняла? И на работу завтра же устрою! Прынцесса драная!

Маша молчала. Ей было безразлично: где она будет, что с ней будет?

Прошла сибирская зима. Вновь зашелестела листва на приодевшихся деревьях, и ласковое заблестело солнышко в синем и бездонном небе. Душа как-то отошла – видно, отдохнула. После всех городских приключений и сурового Севера в родном селе Маша ожила. Она старалась больше времени проводить с отцом, который при всей его суровости, видно, простил свою непутёвую дочь. Любашка училась в школе и радовала всех своими успехами. Маруся по-прежнему называлась тётей. Она видела, как по-матерински к ней относилась Варя, её взрослые дети, и понимала, что нельзя вносить сумятицу в жизнь старшей дочери.