Я рывком сел в постели и оглядел комнату. В спальне стоял полумрак, свет от фонарей, освещавших расположенный сразу под окнами сад, проникал сквозь незашторенные огромные окна.

«Как хорошо, что это всего лишь сон, – облегченно подумал я. – Всего лишь сон».

Рядом в постели зашевелилась Яна, устраиваясь поудобней, затем снова уснула с мечтательной улыбкой на лице. Глядя на ее улыбку, я улыбнулся сам. Вероятно, ей снится, как она открывает бал в новом дворце. Последний месяц Янианна только о нем и говорила.

Все же мне от нее немного досталось.

– Нет, – сказала она, – внешне он выглядит так, что дух захватывает от восторга. И к его внутренней отделке при всем желании не придерешься. Ну почти не придерешься. Но кое-какие мелочи можно было бы и изменить.

И она с энтузиазмом принялась воплощать свои идеи в жизнь. Затем ей пришла мысль устроить тут бал.

Наверное, полстолицы уже побывало на том месте, с которого она впервые увидела замок, чтобы встретить рассвет и полюбоваться игрой света на стенах дворца, а не выслушивать чужие восторги. Но в самом дворце никто еще не бывал, и всех мучил жгучий интерес: так ли он красив внутри, как и снаружи?

Сам не понимаю, как мне удалось сохранить строительство в тайне от всех. Ну не совсем, конечно, в тайне, слишком уж недалеко он от столицы, но все считали, что я строю себе пристанище на самый крайний случай, этакую неприступную цитадель. Кстати, Анри Коллайн, когда я объяснил ему задачу, сам и распустил такой слух. Причем для достоверности слегка поиронизировал над моим якобы бзиком, негодяй. Здесь я слегка покряхтел, вспомнив, во сколько мне обошлись маскировочные сети, чтобы прикрыть строительство от слишком любопытных взглядов.

Снова улыбнувшись своим мыслям и немного полюбовавшись показавшейся из-под покрывала ножкой Яны, я лег. Полежал, глядя на неразличимый в полумраке высокий потолок, размышляя на тему: как Яна отреагирует на кое-какие мои действия, все равно ведь проснулся.

И когда совсем уже убедил себя, что отреагирует положительно, краем глаза уловил шевеление тяжелой портьеры на одном из тех окон, что выходили во внутренний двор с бьющим посередине его фонтаном.

Откровенно говоря, скульптурная композиция фонтана мне не нравилась. Подумаешь, восемь одетых в одни набедренные повязки атлетов с гипертрофированной мускулатурой. Нельзя, что ли, было поставить там местных нимф или наяд, обнаженных, как им и положено быть, их в тутошней мифологии тоже хватает. И за что, спрашивается, создателю этого бассейна деньги были плачены тогда, почти триста лет назад, когда обнаженное тело не было еще запретом на скульптурах и картинах?

На мое возмущение Яна, даже не дослушав до конца, заявила:

– Знаем мы, кого бы ты хотел увидеть на их месте!

Затем принялась рассматривать фигуры атлетов с подчеркнутым восхищением, сложив ладони перед грудью и произнеся слово «ах» то ли два, то ли аж целых три раза.

Но сейчас дело было не в атлетах. Ткань портьеры тяжелая, и легкого дуновения ветерка никак не хватило бы, чтобы заставить ее шевельнуться. А будь ветерок посвежее, я непременно почувствовал бы его порывы.