— — Старик! — сказала Марианна с умоляющим видом.
— Нет!
— Если я была не права…
И бедная женщина умоляюще сложила руки.
— Да, ты была не права!
— Прости меня, Гийом, я действовала из добрых побуждений!
— Из добрых побуждений?
— Да!
— Добрыми намерениями вымощена дорога в ад!
— Да послушай же меня!
— Оставь меня в покое или… — сказал Гийом, подняв руку.
— Нет, — сказала Марианна решительно, — мне все равно! Я не хочу, чтобы ты так уходил, старик, чтобы ты уходил, рассердившись на меня, потому что в нашем возрасте, когда мы расстаемся, один Бог знает, увидимся ли мы опять!
И две слезы покатились по щекам Марианны. Гийом видел эти слезы. Они редко бывали в доме старого лесничего. Он пожал плечами и, повернувшись к жене, произнес:
— Глупышка, я вовсе не рассердился! Я рассердился на мэра, а не на свою старуху!
— Ах! — сказала мать.
— Ну, обними меня, болтушка! — сказал Гийом, прижимая свою старую подругу к сердцу и поднимая голову вверх, чтобы не сломать трубку.
— Все равно, — прошептала Марианна, которая, успокоившись, в глубине души немножко сердилась за одну деталь, — ты меня назвал старой аистихой!
— Ну и что? — спросил Гийом, — разве аист — это недобрая птица? Разве она не приносит счастье в дом, на крыше которого вьет свое гнездо? Ты свила свое гнездо в этом доме, и ты приносишь в него счастье, — вот что я хотел сказать!
— Тсс! Что это за шум?
Действительно, послышался шум двуколки, двигающейся по мостовой, прилегающей к Новому дому, который привлек внимание старого лесничего; и молодой и веселый голос позвал:
— Папочка Гийом! Мамочка Марианна! Вот и я! Я приехала! — С этими словами красивая молодая девушка девятнадцати лет спрыгнула с подножки экипажа и вспорхнула на порог дома.
— Катрин! — в один голос воскликнули главный лесничий и его жена, устремляясь навстречу вновь прибывшей и протягивая к ней руки.
Глава IX. Возвращение
Действительно, это была Катрин Блюм, которая вернулась из Парижа. Как мы уже говорили, Катрин Блюм была прекрасной девушкой девятнадцати лет, тоненькой и стройной, как тростник; у нее был тот непередаваемый тип немецкой красоты, который называется северным. У нее были светлые волосы, голубые глаза, коралловые губы, ослепительно-белые зубы и бархатно-нежные щеки, вызывающие воспоминания о тех лесных нимфах, которых греки обычно называли Гликерией или Аглаей.
Из двух распростертых ей навстречу объятий она выбрала сначала объятия дядюшки Гийома; она чувствовала, что именно там она найдет наиболее искреннее расположение и привязанность. Затем она обняла Марианну.
Пока девушка обнимала свою приемную мать, дядюшка Гийом огляделся вокруг себя; он считал невозможным, что Бернара здесь нет, раз Катрин приехала.
В первый момент слышались лишь несвязные слова, которые обычно бывают в минуты волнений. Но вскоре издалека послышались крики, смешанные со звуками фанфар; это Франсуа и его товарищи возвращались победителями после битвы с калидонским чудовищем note 29.
Старый лесничий несколько минут колебался между желанием снова обнять свою племянницу и расспросить ее о новостях и желанием увидеть животное, но крики и фанфары не позволяли ему сомневаться в том, что кабан скоро будет в засолке.