– Да уж, – вздохнула Амалия. – Она всегда казалась такой рассудительной, уравновешенной особой... Что же с ней будет?

– Не знаю, – отозвался я, – хотя сильно сомневаюсь, что ее адвокату удастся растрогать присяжных. Все-таки четыре убийства... Сейчас она находится в женской тюрьме, священник много с ней беседует, но без толку. Что ей ни скажет, она все ссылается на известные слова, мол, «око за око»...

Амалия поморщилась.

– А по делу Марьи Петровны выяснили что-нибудь? Нашлись свидетели, которые видели, что именно Веневитинова столкнула ее под поезд?

– Один свидетель, кажется, есть, – сказал я, – поручик в отставке. Но его показания нам уже ни к чему, потому что Анна Львовна сошла с ума.

После встречи с убийцей своих детей Веневитинова так и не оправилась. Она бормотала что-то бессвязное, отталкивала всех, кто к ней приближался, не узнавала мужа и то и дело принималась рыдать. Ее доктор не скрывал от меня, что считает ее выздоровление маловероятным.

– А что же Андрей Петрович? Ведь он прежде был так ей предан. И потом, они пережили такое горе...

– По-моему, Андрей Петрович уже утешился, – ответил я. – Во всяком случае, он махнул на свою жену рукой, разъехался с ней и совсем ее не навещает.

Амалия зябко передернула плечами.

– Кто же за ней ухаживает?

– Вы ни за что не поверите... ее тетка, старая полковница. Хотя следить за такими больными очень нелегко.

Однако баронессе, очевидно, не хотелось говорить на эту тему, и она завела речь о городе N, о котором, по ее словам, нередко вспоминает.

– Занятный городок, – сказала Амалия. – Вы имеете оттуда какие-нибудь вести? Как поживают ваши знакомые?

– Да, я недавно встречал в Петербурге Зацепина, бывшего управляющего в Старове, – сообщил я. – Он уже отыскал новое место, и, кажется, дела его идут в гору... Рассказал мне, что Былинкин отрастил волосы и носит прическу а-ля Марсильяк. Брандмейстер так же сыплет пословицами, у доктора Соловейко все по-прежнему... Стариков много пьет и каждому, кто хочет купить Старово, рассказывает, что имение проклято, так что покупатели рады убраться от греха подальше. А Григорий Никанорович – вы не поверите – увлекся Настасьей, бывшей подругой Антипки Кривого... Будто бы он в ней души не чает, но жениться не хочет, говорит, что не желает оскорблять светлую память Марьи Петровны. У «Уголка для проезжающих» новые хозяева, а священник...

Я готов был продолжать и дальше, но тут к нам подошел служащий и объявил, что поезд уходит через пять минут и что госпоже баронессе лучше поторопиться. Амалия поднялась с места.

– Благодарю вас... До свидания, Аполлинер, и берегите себя.

– Я провожу вас, – сказал я.

Мы вышли на перрон, и первый, кого я там увидел, был щегольски одетый молодой человек с маленькой головой и волнистыми волосами. Завидев нас, он обрадовался, будто встретил старых знакомых.

– О! Госпожа баронесса! Какими судьбами? А я, представьте себе, тоже еду за границу. Добрый день, господин Марсильяк!

На руках у него по-прежнему было перстней больше, чем пальцев, а на губах сияла улыбка. Амалия вздохнула.