— Если Тинка влипла, без него не вытащим.

— Ага. А с ним сами влипнем. Он же бешеный. Я таких знаю. С виду спокойный, а чего в башку втемяшится, колом не вышибешь. Вы с ним, Сань, два сапога пара. Я вообще с вами зря связался. Мне чего, в сущности, надо: музыку я люблю, Сань, зверьков разных домашних. Барышня чтобы красивая под боком. А вот такие прогулки мне не нравятся. С какой стати? Я же мирный, незлобивый парень. Мне больше Интернет по душе, хотя он и стал санитаром леса… Как думаешь, Сань, она Кнышу дала?

— Заткнись, — процедил Санек сквозь зубы с неожиданной злостью.

— Да я так. Без прикола… Но раз разговор зашел… Вижу, как маешься… Напрасно, Сань. Она ни мне, ни тебе не по рылу. Нет, не возражаю, девка классная, но мороки с ней не оберешься. Нам такую даром не надо. Нам бы чего попроще.

— Врешь, — сказал Санек. — Сам знаешь, что врешь.

— Конечно, вру, — легко согласился Клим. — Я ведь тоже к ней пару раз подкатился, получил по зубам, ну и что? Не зачах, как видишь. Продолжаю наслаждаться жизнью. Из-за баб переживать? Да пропади они все пропадом.

Утешает, подумал Санек. Выходит, у меня все на морде написано. От этой мысли ему стало еще горше.

В «скорпии» Боренька запальчиво объяснял наставнику свою жизненную позицию. Он обиделся не потому, что Кныш хотел оставить его в избушке, а потому, что тот не признавал в нем мужчину.

— Думаешь, Володя, раз ты воевал, сражался, а я у батюшки за пазухой сидел, значит, можно мной помыкать?

— Никто тобой не помыкает, — оправдывался Кныш. — Все дело в опыте, которого у тебя нет.

— Опыта нет, да… но кажется, я не давал повода усомниться. Лучше подумал бы, каково мне будет. Таина Михайловна из меня человека сделала, и вот теперь, когда у нее неприятности, я, по-твоему, должен отлеживаться на печке, пока вы ее спасаете?.. Ты знаешь, как я к тебе отношусь, но такого от тебя не ожидал.

— Чего не ожидал?

— Человеческие отношения определяются поступками, а не словами. Да, на словах ты меня уважаешь, заботишься, многому научил, не спорю, а на деле, как я был для тебя сопляком, так и остался. Для тебя — Санек человек, и Кли-мушка — человек, а я нет.

— Они простые парни, как и я. А ты, Боренька, гений. Гениев надо беречь.

— Вот именно. Ты относишься ко мне, как к экзотическому растению, но не как к живому существу. В этом вся суть. Самое ужасное, все так ко мне относятся. В том числе и Таина Михайловна. Подсовывает разных шлюх, но человека во мне не видит. Ничего, наступит день, когда вы все убедитесь, как глубоко заблуждались.

Кныш глянул в зеркальце: опять Санек отстал, черт бы его побрал, а скоро съезд на Рублевку. Надо было бросить «жигуль» в деревне, все равно вряд ли он понадобится. Кныш сбавил газ. Сказал извиняющимся тоном:

— Никак не могу уловить, Боря, чего ты от меня хочешь?

— Хочу, чтобы ты хоть раз честно сказал, что обо мне думаешь? Кто я такой для тебя? Без выпендрежа, как у Клима.

— Почему именно сейчас?

— Но ведь оттуда, куда мы едем, можно и не вернуться, правильно?

— Я постараюсь, чтобы ты вернулся.

Кныша тяготил бессмысленный разговор, он почувствовал нехорошее желание остановить машину и выкинуть раскудахтавшегося молодца на обочину. Возможно, это было самое лучшее, что он мог для него сделать. Боренька каким-то образом уловил его настроение, мгновенно затих.