— Привет.

— Ты где, Дуглас?

— Кажется, перед Музеем Родена.

— Что, скажи на милость, ты там делаешь?

— Осматриваю экспозицию.

— В час ночи.

— Я немножко заблудился, только и всего…

— Я думала, что ты ждешь в отеле.

— Скоро вернусь. Спи.

— Не могу спать, когда тебя нет рядом.

— А когда я рядом, тоже не можешь, как оказалось.

— Да. Да, верно. Прямо… дилемма.

Прошла секунда.

— Я немного… вспылил. Прошу прощения, — сказал я.

— Нет, это я прошу прощения. Я же знаю, как вы с Алби любите взвинчивать друг друга, но мне не следовало к нему присоединяться.

— Давай об этом больше не говорить. Завтра Амстердам.

— Новый старт.

— Совершенно верно. Новый старт.

— Что ж… Поторопись. Будет гроза.

— Я недолго. Постарайся немного…

— Мы любим тебя, знаешь ли. Пусть мы не всегда это показываем, но мы любим тебя.

Я сделал глубокий вдох:

— Ладно. Как я уже сказал, я скоро вернусь…

— Отлично. Поторопись.

— Пока.

— Пока.

— Пока.

Я посидел немного, затем заставил себя подняться и пошел быстрым шагом, решив обогнать неминуемый дождь. Завтра Амстердам. Возможно, в Амстердаме все пойдет по-другому. Возможно, в Амстердаме все сложится хорошо.

О, если бы вы знали, какой радостью, блаженством и восторгом был наполнен каждый последующий день, и все это так не похоже на то, что было раньше. У меня кругом шла голова, на самом деле, ведь я наконец полюбил. Впервые, теперь я точно знаю. Все остальное было неверным диагнозом — увлечением, наваждением, возможно, но ничего общего с тем, что теперь. Вот настоящее блаженство; вот она, перемена.

Перемены начались еще до второго свидания. Какое-то время я жил неверно, моя скучная квартира в Балхеме явилась отражением той жизни. Голые белые стены, корпусная мебель, пыльные бумажные абажуры и стоваттные лампочки. Женщина такого класса, как Конни Мур, этого не потерпит. Все это придется убрать, заменить на… еще не знаю на что, но впереди у меня двадцать четыре часа на решение проблемы. Итак, за день до нашего свидания я ушел из лаборатории раньше, доехал на автобусе до Трафальгарской площади и отправился в сувенирную лавку Национальной галереи, чтобы закупить искусство.

Я приобрел открытки с работами Тициана и Ван Гога, Моне и Рембрандта, плакаты Сёра «Купание в Аньере» и да Винчи «Мадонна с Младенцем». Я купил репродукции «Подсолнухов» Ван Гога и, для контраста, «Эксперимент с птицей в воздушном насосе» Джозефа Райта из Дерби, довольно омерзительную картину эпохи Просвещения, на которой мужчина душит какаду, но в то же время пробуждает наш интерес к искусству и науке. Пробежав по Риджент-стрит до универмагов, я купил рамки и диванные подушки — мои первые диванные подушки, — а также маленькие коврики и половички (я правильно их назвал? Половички?), приличные бокалы для вина, новое белье и носки и, в очередном приступе оптимизма, новое постельное белье: простое и стильное, а не с графическим орнаментом, какое купила для меня мама в середине восьмидесятых. В отделе туалетных принадлежностей я купил бритвы, лосьоны и бальзамы. Я купил отшелушивающий лосьон, не зная, что такое отшелушивание, я купил зубную нить и ополаскиватель для зубов, разные виды мыла и гелей, пахнущих корицей, сандалом, кедром и сосной, настоящий дендрарий ароматов. Потратил целое состояние и повез покупки домой в такси — городском такси! — потому что в автобусе не нашлось места для обновленного меня.