Макс испытывал искреннюю симпатию к этому застенчивому и скромному человеку, который напоминал ему отца. Он согласился проводить его до квартиры на улице Салин.

Его первая встреча с Пиу произвела на него странное впечатление. Во время юридически-коммерческих объяснений, попивая портвейн, он старался определить, во власти какого рода очарования он оказался. Вероятно, оно исходило от света ее глаз, от той таинственной силы жизни, которую излучало все ее существо. Ему гораздо легче было представить ее позирующей художнику, чем фотографам из мира моды.

Аргументы, которые он терпеливо изложил, ее не убедили. Она, казалось, пропускала всю логику рассуждений и была поглощена только своими иллюзиями, как ночная бабочка, упорно кружащаяся вокруг фонаря.

Они стали часто видеться и подружились. Очень скоро Макс понял, что Жиль живет только любовью к Пиу. Но Пиу ему больше не принадлежала.

Месяц за месяцем он наблюдал медленную деградацию Пиу. Он разделял с Жилем страшное чувство беспомощности, видя, как на глазах истаивает ее плоть. Анорексии Пиу Жиль противопоставлял свой поражающий воображение волчий аппетит. Его постоянно видели за столом или стоящим на коленях перед холодильником. Вскоре он тоже изменился.

Вместе эти двое являли собой довольно странное зрелище. Жиль словно питался Пиу, каждую ночь пожирая ее изнутри, истощая ее жизненную субстанцию. В их присутствии Макс чувствовал себя неловко. Он начал ходить к ним реже. Упреков по этому поводу не последовало.

— Шах и мат! — бросил Буффало, перемещая своего слона на смертоносную диагональ.

Макс без сопротивления позволил ему занять эту позицию, чтобы закончить партию, которая его не интересовала.

— Н-да, мой цыпленочек, — сказал Буффало, — надеюсь, шок не повредил тебе головку, ты играл как законченный кретин.

— Я еще не восстановил форму. Приходи через три дня, я тебя обставлю. Но прежде постарайся выяснить, что происходит у Жиля.

Он отвернулся и сделал вид, что уснул.

Посетители «Медузы» разошлись, и только Тон, как привинченный, продолжал сидеть под большими часами, потягивая десятую за день чашку кофе. Гулетта подошла к нему.

— Простите, Капитан, мне нужно мыть посуду. Но вы можете остаться, если хотите.

— А разве не Жиль моет по вечерам посуду?

— Он давно уже не кажет сюда носа. И ни о чем меня не предупредил.

— И некому вам помочь?

— Вы не поверите, но мне никого не удается найти для ночной смены. Хоть я и неплохо плачу.

— Ну раз такое дело, я вам ее помою, вашу посуду. Это ведь штука, верно, нехитрая.

— Вы возьметесь за это, Капитан?

— Чтобы оказать вам услугу. Ну и чтобы поправить свои дела. Не знаю, заметили ли вы, последние дни я частенько заказывал напитки.

— Еще бы, вы стали моим лучшим клиентом!

— Смотрите, как славно устроена жизнь. У меня не осталось ни гроша, чтобы заплатить за кофе.

— Можем заключить сделку. Если вы будете мыть посуду каждую ночь, взамен я обеспечу вам двухразовое питание, полбутылки вина и кофе — сколько душе угодно.

— Идет! — покраснел Тон, протягивая руку.

Гулетта нашла для него передник, поскольку передник Жиля был слишком широк, продемонстрировала, как мыть посуду, не разбивая ее, и показала, куда складывать чистую.