— Все это ужасно, но... — Алана снова осеклась. Продолжать она не могла. И не хотела осуждать его. Но как тут не осуждать? — Продолжай, пожалуйста, — устало пробормотала она, оседая в кресле.

Дядя кивнул, но не вымолвил ни слова и снова уставился в пол, обуреваемый мучительными воспоминаниями. У Аланы разрывалось сердце от жалости к нему. Она едва не плакала.

— Ничего! — воскликнула она, вскакивая. — Я попытаюсь...

— Сядь, — приказал он, не глядя на нее.

Но она не села. Потому что могла думать только о бегстве. Сейчас он скажет, что убил ее семью, что ему за это заплатили.

Алана боялась, что он попросит... попросит...

Ведь дядя сам сказал, что жалеет, что его не убили раньше. Может, для этого он растил ее и учил владеть оружием? С тем чтобы она могла отомстить за честь родителей и разделаться с ним?

— Садись, Алана, — уже спокойнее велел Поппи. — Это только половина истории, и больше мы не будем об этом говорить: ты помогла мне похоронить ее, ты преградила путь кошмарам. Ты вернула мне человечность. И заслуживаешь того, чтобы узнать, от чего меня спасла.

Алана медленно села, но только потому, то чувствовала, как ослабела. К горлу подкатывала тошнота... о Боже! А она еще думала решить свою дилемму сегодня. В жизни не думала, что ее будут шокировать, снова и снова рассказывая ужасные, не поддающиеся осознанию вещи.

— Сначала, когда мы с братом потеряли дом, пришлось выживать. Мы перебрались в город, где было много работы, только оказалось, что никто не собирался нанимать меня, поскольку я еще не стал мужчиной. Но я хватался за все, чтобы содержать себя и брата, пока не получил место подмастерья у часовщика. Мне очень понравилось это занятие. Куда больше, чем выращивание винограда. И мы с братом жили безбедно. Часовщик был добрым человеком и имел всего одно дитя, девочку младше меня. В нее невозможно было не влюбиться. Через несколько лет она согласилась стать моей женой. Я был на седьмом небе. Моя жена, самая красивая на свете женщина, подарила мне сына. Они для меня значили все. Были моей жизнью. А потом их отняли у меня вместе с братом. Бессмысленный, глупый несчастный случай.

— Мне очень жаль, — выдохнула она.

Но он, казалось, не слышал ее, погруженный в грустные воспоминания.

— Меня пожирала ярость. Возможно, я немного помешался при мысли о том, какой жуткой была их смерть. Они сгорели заживо в экипаже, попавшем в один из уличных костров, которые разжигали, чтобы растопить лед. Если бы экипаж, повалившись на огонь, накрыл бы его полностью, они бы выжили. Если бы фургон, врезавшийся в них, не был перегружен, волы сумели бы его вытащить и освободить экипаж, вместо того чтобы похоронить под фургоном всех пассажиров. Кроме того, кучер фургона был пьян, иначе вообще ничего бы не произошло. Вот почему моя ярость не утихала, и в конце концов я нашел этого старого пьяницу и убил. Но и это не умерило моего гнева. Все, что составляло мою жизнь, было вырвано из рук. Ничего не осталось... и я хотел только одного: умереть. Поэтому я нашел владельца компании, на которого работал пьяница, и тоже убил. Очень хотел, чтобы меня поймали, но этого не случилось. Я не мог смотреть на тестя, потому что он напоминал о жене. И тогда я ушел от него. К тому времени я голодал и тратил все попадавшие мне в руки деньги на выпивку, чтобы не помнить о своих потерях. А потом случайно услышал о человеке, готовом платить за убийства.