– Пока вы просто рабыни, и если валиде-султан или хезнедар-уста завтра распорядятся, то станете прислуживать кому-нибудь из вышестоящих наложниц. Но пока на вас решили просто посмотреть, на что сгодитесь.

Если Повелитель на тебя обратит внимание или валиде-султан решит, что ты чего-то стоишь, станешь гезде, тогда получишь свою комнату и рабыню в услужение, а то и нескольких.

Та девушка, которая Повелителю понравилась, и он решил позвать к себе, а еще лучше не раз, становится икбал, фавориткой. Если Аллах даст дитя, то она уже кадина. Ну, а выше только жены Повелителя, таких может быть четыре, главная – баш-кадина.

В гареме лучше ни с кем не ссориться, всем улыбаться, но никому не верить и языком не болтать. Более опасного места в Стамбуле нет, здесь нельзя ни с кем дружить или враждовать. Исхитришься – выживешь, а нет, так можешь либо на всю жизнь остаться просто рабыней, можешь на девять лет гезде, а можешь и вообще быть отравленной.

– Почему девять?

Про отравление думать не хотелось: наблюдая за тем, как разговаривают друг с дружкой наложницы, Роксолана еще вчера поняла, что в центре клубка ядовитых змей было бы безопасней. За улыбками скрывалась зависть, и даже ненависть – неудивительно, столько женщин боролись за внимание одного-единственного мужчины, и те, кто этого внимания уже добился, вовсе не были готовы отдавать завоеванные позиции просто так. В ход шло все – оговоры, подброшенные вещи, яд…

Этих историй Роксолана уже наслушалась вчера вдоволь. Новенькую торопились «просветить» по поводу того, с кем можно дружить, а с кем не стоит, причем одна наговаривала на другую, якобы предупреждая, а оговоренная тут же поливала грязью первую. Для себя Роксолана решила, что забьется в уголок и будет сидеть тихо, как мышка, до тех пор, пока… А что пока, сама и не знала.

Нет, она не будет ни с кем воевать или кому-то пакостить, не станет вмешиваться ни в чьи разборки и вступать ни в какие союзы, будет всем улыбаться и всех сторониться. Она сама по себе, даже если придется кому-то прислуживать. А свой страх и тоску скрывать за смехом и песней. И стихи читать тоже не будет, мало ли что в них услышат. Роксолане хотелось жить, просто жить, даже среди этого змеиного логова.

К чему заводить и содержать такой змеевник? Что, султану четырех жен для услады мало? Ну, купил бы еще пяток рабынь, как вон были в Кафе, чтоб и для работы хватало, и для ночной услады. А тут такая толпа, ее же содержать, кормить, поить, одевать, охранять надо. Нелепо.

Про змеевник Роксолана даже Фатиме говорить не стала, уже усвоила ее же первые уроки, а вот о своей решимости стать незаметной и ни с кем не знаться, сказала. Такой разумный вывод Фатиме очень понравился:

– Правильно. Хочешь выжить – будь как можно тише и приветливей. Надо только постараться, чтобы не попала к Махидевран, она тебя поедом съест. Не попадайся ей на глаза.

Радости этот разговор, конечно, не принес. Фатима все поучала и поучала, пока Роксолана (а Настя теперь звала себя только так, вопреки данному ей имени Хуррем) вышивала, старая рабыня рассказывала об отравлениях, о том, как наказывают рабынь, как топят в Босфоре, как вынуждают делать выкидыши, портят лица…