– Ха! – задохнулся Берин. – Это шантаж!

– Вовсе нет. Я не собираюсь принуждать вас и не собираюсь умолять. Мне просто придется немного посожалеть, что я эксплуатировал свой талант, провел две ночи без сна, добился того, что на меня было совершено покушение, и все это не удостоилось ни дружеской признательности, ни получения соответствующей оплаты. Я полагаю, должен напомнить вам, что предлагаю вам полную гарантию никому не открывать этого рецепта. Колбаски будут приготовляться только в моем доме и подаваться только на моем столе. Единственное, что мне хочется зарезервировать – это право подавать их избранным гостям и, конечно, мистеру Гудвину, который живет со мной и ест то же, что и я.

Берин мрачно посмотрел на него и проворчал:

– А ваш повар?

– Он не будет знать его. Я сам провожу немало времени на кухне.

После долгого молчания Берин проворчал:

– Он не может быть куда-либо записан. Этого еще никогда не случалось.

– Я и не собираюсь его записывать. У меня достаточно хорошая память.

Берин сунул в рот трубку и запыхтел. Он нахмурился, и наконец, взглянув на меня и Констанцию, грубо сказал:

– Я не могу ничего сказать в присутствии этих людей.

– Один из присутствующих – ваша дочь.

– Я отлично это знаю, черт побери! Они должны уйти отсюда.

Я поднялся и вопросительно взглянул на Констанцию.

– Итак?

Вагон качнуло, и Вульф ухватился за рукоятку кресла обеими руками. Не хватало только, чтобы в такой момент произошло крушение.

Констанция поднялась, потрепала своего отца по голове и вышла в дверь, которую я галантно открыл перед ней.

Я полагал, что уж теперь, когда Вульф наконец получит свой вожделенный рецепт, все наши испытания, так живописно украсившие отпуск, закончатся. Однако впереди меня поджидала еще одна неожиданность. Поскольку нам было еще порядочно ехать, я пригласил Констанцию в клубное купе, где можно было немного освежиться. Она пробиралась передо мной по коридорам – надо было пройти три вагона. Здесь, в клубе, находилось только восемь или десять человек. Большинство из них сидело в глубоких креслах, забаррикадировавшись утренними газетами. Она потребовала неизменное имбирное пиво, я же рискнул на стакан виски с содовой, чтобы должным образом отметить пополнение коллекции Вульфа. Мы успели сделать всего несколько глотков, как я заметил, как один из посетителей, сидевший напротив нас, собирается встать. Он отложил свою газету, подошел к нам, остановился перед Констанцией и испытующе посмотрел на нее.

Помолчав, он сказал:

– Вы не можете так обращаться со мной, просто не имеете права. Я не заслужил этого, и вы это знаете. – Его голос прервался. – Вы должны понять.

Констанция оживленно сказала мне:

– Никак не могла предположить, что отец согласится кому-нибудь рассказать этот рецепт. Однажды в Сан-Ремо я слышала, как его уговаривал один англичанин, очень важная персона…

Нападающий передвинулся на несколько дюймов, влез между нами и резко прервал ее:

– Хелло! Гудвин, я хочу спросить вас…

– Хелло, Толман! – ухмыльнулся я. – В чем дело? В вашей тюрьме два новых пленника, а вы разъезжаете по дорогам Америки?