– Йех-бо! – утвердительно отозвался кто-то.

Голоса затихли, и снова вокруг воцарилась полная тишина кромешной ночи. Но Мбежане все заставлял Шона идти.

Взошел тоненький серп месяца и добавил им немного света, а они все шли – Мбежане уводил товарища в обратную сторону, на юго-восток. Наконец они добрались до ручья, по берегам которого росли деревья. Шон с большим трудом напился – горло у него распухло и сильно болело. Потом оба легли под деревьями на ковер из листьев и, тесно обнявшись, чтобы не очень замерзнуть, крепко уснули.

К последнему лагерю Челмсфорда они вышли на следующий день, уже после полудня. Их взорам предстали ровные ряды погасших лагерных костров, выровненные площадки, где некогда стояли палатки, столбы коновязей и кучи пустых консервных банок из-под тушенки и пятифунтовых банок из-под галет.

– Они ушли два дня назад, – сказал Мбежане.

Шон кивнул, нисколько не сомневаясь в том, что тот прав.

– А куда направились?

– Обратно, к главному лагерю у Изандлваны.

Шон был озадачен:

– Интересно зачем?

Мбежане пожал плечами:

– Они очень торопились, всадники помчались галопом, а за ними пехота.

– Надо идти за ними, – сказал Шон.

Две тысячи ног шагающих солдат оставили широкий след, сопровождаемый глубокими колеями от колес фургонов и орудийных лафетов. Голодные и холодные, спутники провели ночь рядом с этой дорогой; наутро, когда они двинулись дальше, в низинах даже подморозило.

Незадолго перед полуднем на фоне неба показалась куполообразная гранитная вершина холма Изандлвана, и они невольно прибавили шагу. Изандлвана – холм Маленькой Руки.

Натерший сапогом пятку, Шон сильно хромал. Волосы на голове спутались в копну от грязи и пота, лицо покрывал толстый слой пыли.

– Эх, сейчас хотя бы баночку говяжьей тушенки, – проговорил он по-английски.

Мбежане ничего не ответил, поскольку не понял ни слова; он напряженно, с легкой тревогой смотрел вперед:

– Нкози, мы идем второй день, а не встретили ни души. Давно уже должны были встретиться патрули.

– Могли пропустить, – равнодушно отозвался Шон.

Мбежане покачал головой.

Они молча продолжали путь. Холм приближался – взгляд уже мог различить паутину трещин, кружевным узором покрывающих вершину.

– И лагерного дыма не чувствуется, – сказал Мбежане.

Он поднял глаза и заметно вздрогнул.

– Что такое? – Шона тоже охватила тревога.

– N’yoni, – тихо произнес Мбежане, и Шон тоже увидел это.

Высоко в небе над холмом Изандлваны висела темная туча, которая медленно вращалась, словно гигантское колесо. Из-за большого расстояния нельзя было разобрать в ней отдельных птиц: сплошная туча походила на тень, упавшую на небосвод.

Стоял жаркий, солнечный полдень, но, глядя на эту тучу, Шон похолодел. И бросился вперед.

Внизу, на равнине, что-то шевелилось. Спустившись, они увидели перевернутый фургон с порванным брезентом: он хлопал на ветру, и казалось, будто раненая птица машет крыльями. Всюду шныряли и дрались между собой шакалы, а выше по склону суетились горбатые гиены.

– Господи! – прошептал потрясенный Шон.

Мбежане со спокойным и отрешенным лицом стоял, опершись на копье; глаза его медленно оглядывали поле.