Дальше идти в полный рост было нельзя.

Ферван присел на корточки. Я последовал его примеру.

Здесь царил полумрак, но все-таки было достаточно светло, чтобы увидеть: в этом углу нет ровным счетом ничего, достойного внимания. Как, впрочем, и во всей пещере.

Возник оправданный вопрос: «Ну и?»

Но не успел я раскрыть рта, как Ферван достал мощную «всепланетную» зажигалку (курящим я его не видел – выходит, взял специально для такого случая?). Он выкрутил регулятор мощности до упора и щелкнул пьезоэлементом.

Полупрозрачное пламя с гудением вырвалось чуть ли не на полметра и ударило в шероховатый камень.

Проявляясь прямо из пустоты, перед нами возникли огненные буквы.

Кажется, это были обычные конкордианские козявки, то есть письменность фарси. Но из меня тот еще языковед…

Строк десять. Некрупными огненными буквами. Вовсе не пельтианский халкозавр.

Зарекался я ничему не удивляться, но пробрало меня, пробрало…

Чувство, которое я испытал в ту секунду, правильнее всего назвать священным трепетом. Не завидую я гостям библейского Вальтасара, перед которыми невидимый перст вывел на стене «Мене, текел, фарес»…

– Что здесь написано? – спросил я севшим, чужим голосом.

Ферван выключил зажигалку.

– Молитва. Очень древняя молитва, – вполголоса ответил он. – Я не могу прочесть ее целиком, это арамейский. Но я знаю начало:

«Гласу души внемлю я, что взывает из тела своего:

– Кто вызволит меня из тела моего, кто вынет меня из плоти моей?

– Это… не зороастрийская молитва?

– Манихейская.

– Чья?

– Когда еще римские кесари воевали с персидскими шахиншахами, у нас появился лжеучитель, которого звали Мани. Его последователей принято называть манихеями… Это очень опасные еретики, враги всей жизни, какая ни есть… И мы, и римляне отправляли их на костры задолго до христианской инквизиции…

Говоря «мы», Ферван имел в виду персов, зороастрийцев, а не Великую Конкордию, которой тогда и в проекте не было. Равно как и Объединенных Наций, разумеется.

– Вот и все, Александр.

Я промолчал. Мне требовалось время, чтобы переварить информацию.

Ферван осторожно – чтобы не удариться головой о близкий свод – поднялся и попятился назад. Надпись постепенно тускнела.

Мы вышли из пещеры (а для внешнего наблюдателя – прямо из скалы).

Ноги стали ватными. Все-таки две атмосферы без жесткого защитного костюма – это не шутки.

Мой гид спешил вернуться к вертолету. Похоже, он тоже жалел, что решил ограничиться одним лишь баростатическим шлемом – Муть здесь была поганая, очень поганая…

И Ферван, и двое его солдат то и дело оглядывались. В самом деле, на берегах Стикса было почти так же неуютно, как в открытом космосе. До чего же паршивое место этот Глагол!

Но, наперекор всем «интуициям» и «недобрым предчувствиям», мы добрались до вертолета вполне благополучно.

– Не спешите снимать шлем, – сказал капитан, как только мы снова залезли в пилотскую кабину. – Здесь пока что те же две атмосферы, что и за бортом. Слышите жужжание? Началась автоматическая декомпрессия. Это займет минут пятнадцать… Пристегнитесь, взлетаем.