– Через десять минут я жду вас на занятиях, – сказал Кирдэр уже в дверях.

Вот что случилось после ухода майора-воспитателя.

Не успели мы обсудить – все больше при помощи недомолвок и красноречивых жестов – визит Кирдэра, как дверь вновь открылась и в бараке появился Ферван Мадарасп. Он сделал пару шагов и нерешительно замер, будто бы забыв, зачем пожаловал.

– Что мы им – зверинец? – яростно прошептал у меня над ухом Меркулов.

– Дошутились. Прислал Кирдэр пса – газету конфисковывать. Я не я буду. – Это был шепот Левы-Осназа.

Остальные воздержались от комментариев, но на лицах читались те же эмоции: недовольство («Сколько можно к нам шастать?!») и опасение («Неужели испортят праздник, клоны поганые…»).

– Встаньте на путь солнца… товарищи, – наконец поприветствовал нас Ферван устами своего переводчика (кстати, это был трофейный «Сигурд» – вероятно, занял у администрации лагеря, ведь егерям такие штучки по штату не положены).

«Товарищи» прозвучало просто-таки умилительно.

– Здравствуйте… капитан, – кивнул Гладкий. И, оглянувшись на нас, сказал: – Ну что же вы? Поприветствуйте офицера.

Ну-ну. Здравия желать не будем, но козырнуть – не жалко.

– Я бы хотел выразить вам свои соболезнования по поводу гибели вашего товарища лейтенанта Злочева, – сказал Ферван. – Он умер благочестиво. Его останки возложены на вершину дахмы рядом с прахом трех бойцов моей роты.

Предупреждая наши реплики, Гладкий отчеканил – холодно и безупречно вежливо:

– Благодарим за участие, капитан. Это честь для нас.

(Будто бы в самом деле для кого-то имело значение – обойдутся ли с обугленными костями Злочева по конкордианским обычаям или нет!)

– Но я пришел не только ради этого, – продолжал Ферван. – Я бы хотел знать, кого Злочев считал своим ближайшим другом. У пехлеванов есть такой обычай: утешать лучшего друга погибшего. И я хотел бы сделать этому человеку… скажем так, подарок.

Что-то в этих словах было особенное. Не сказать – угроза. А скорее обещание больших неожиданностей и, возможно, неприятностей. В бараке сразу дохнуло холодком, будто Ферван высыпал нам под ноги два ведра колотого льда.

Не знаю уж кто как, но я это сразу почувствовал.

Мы начали переглядываться, полувопросительно задирая брови.

«Ты со Злочевым дружил?» – «Да как посмотреть… А ты?» – «Не то чтобы очень, перекидывались парой фраз». – «Вот и я», – примерно в таком ключе проходили наши безмолвные диалоги.

Настоящих друзей у Злочева не было. Однако признавать этот факт вслух никто не спешил.

Ферван ждал, испытующе на нас поглядывая.

Первым не выдержал простодушный Ходеманн.

– Разве Злочев имел друзья? – спросил он, пожав плечами.

Стоило прозвучать фразе Ходеманна, как мне стало горько и больно. Правда это была, но… но не та, которую следует сообщать врагу. Если русский офицер находится в плену в обществе других русских офицеров – он должен автоматически считаться не только их коллегой, не только боевым товарищем, но и другом.

И если лейтенант истекал кровью у меня на руках, значит…

– Как это не было? – возмутился я. – Я со Злочевым дружил! Но никаких подарков мне не надо!