Так и вышло, что к вступительным Таня готовилась по преимуществу в центральных скверах, сквериках и парках.

В первые же две недели таких занятий ею было выведено занятное правило: на острове Кнайпхоф возле кафедрального собора лучше всего идут религиоведение и философия.

У памятника Пушкину – история России.

Возле Музея минералов, арка над входом в который выложена янтарями с двенадцати планет, «сама собой» учится история колонизации…

А в «Семи гномах» – недорогой, но уютной кондитерской на Литовском валу – ничего не учится. Да ничего и не хочется учить.

Там хочется пить чай с пирожными, читать стихи и мечтать, положив захватанный томик Кибирова на тесно обтянутые джинсами колени.

Именно в этой кондитерской Таня и познакомилась с поэтом, носившим красивую фамилию Воздвиженский. (По паспорту поэт звался Пеньковым. Впрочем, этого Таня Ланина тогда не знала.)

У поэта была ухоженная шелковая борода, длинные темные волосы, довольно редкие и на висках уже посеребренные сединой. Он был невысок, полноват, носил длинный черный плащ и широкополую шляпу. На вид ему было лет тридцать пять.

Талию на плаще Воздвиженского обозначивал широкий кожаный пояс с крупной анодированной пряжкой, а шляпу он весьма галантно приподнимал, завидев на другой стороне улицы знакомую или приятеля.

С отрешенным выражением лица поэт подсел за Танин столик у окна и осведомился:

– Читаете?

– Угу, – отвечала Таня, не отрываясь от книги.

– А ведь Кибиров, в сущности, плохой поэт! Отвратительный даже! – уверенно заявил Воздвиженский, выпячивая мясистую красную нижнюю губу. Так он делал каждый раз, когда готовился сказать нечто, как он выражался, эпохальное.

– Угу, – бездумно отвечала Таня.

– Он повел русскую литературу в ложном направлении, – закуривая сигарету, азартно продолжал Воздвиженский. – Подобно своему старшему современнику Бродскому, он призывал читателя к тому, чтобы анализировать свои чувства, расчленять их, словно под микроскопом. Вместо того чтобы упиваться ими! Петь им хвалу! – Воздвиженский сделал патетический жест.

Только тут до зачитавшейся Тани наконец дошло – перед ней уже три минуты сидит бородатый незнакомец, этот незнакомец говорит о Кибирове, и притом говорит нечто неглупое!

Таня отложила книгу и внимательно воззрилась на гостя.

За две недели чаевничанья в «Семи гномах» Таня успела привыкнуть к тому, что если за ее крохотный столик и подсаживается представитель противоположного пола, то вариантов развития событий ровно два: либо представитель желает познакомиться, либо произошла ошибка и он всего лишь принял Таню за другую. («Вы, случайно, не Леся Кукуева, с которой я переписываюсь?» – «Нет, я не Леся Кукуева». – «А жаль… Вы такая симпатичная!»)

А тут – Кибиров, русская литература… Неужели это еще кому-то, кроме нее, интересно?

– Не знаю, как насчет чувств, – Таня робко прочистила горло, – но мне Кибиров очень нравится. Это мой любимый поэт, не только двадцать первого века, но и вообще, – с нажимом на «вообще» отвечала Таня.

– Я так и понял, – важно кивнул Воздвиженский, выпуская в лицо собеседнице облако сигаретного дыма. – По вашему выражению лица. Хотя я предпочитаю не употреблять слово «нравится», когда речь идет о поэтических материях.