– Гвенаэль, заложи-ка полборта влево.

Заодно уж попробуем новый корабль и на маневренность. Корабль послушно пошел влево.

– Теперь вправо, и сразу клади руль на борт.

С полными парусами маневр опасный, недалеко и до беды, но так хотелось узнать все возможности моего нового корабля. Интерес не праздный: случиться может всякое, и тогда именно их знание даст возможность всем нам спастись.

«Небесный странник» начал разворачиваться, сильно накренясь, и с камбуза послышался звон упавшей посуды.

«Извини, Амбруаз. Но ты не на земле – в небе, пора бы тебе уже привыкнуть. И еще очень хочется надеяться, что без ужина мы не останемся».

До самой темноты мы кружились в небе, то набирая высоту, то снижаясь к самой земле. То, подняв все паруса, старались выжать из корабля максимальную скорость. То, наоборот, шли под тем минимумом, что давало возможность им управлять. Если сравнить корабль с человеком, мы подвергали его пыткам, стараясь узнать: нет ли за его внешней благородностью чего-то такого не очень хорошего, что он тщательно скрывает.

– Отличнейший корабль! – раз за разом изумлялся навигатор Рианель Брендос. – Получить его вот так, вслепую, все равно, что наугад вынуть из колоды козырного туза.

Интересное дело: мне ни разу не довелось застать Рианеля за игрой в карты или кости, он принципиальный противник азартных игр, но почему-то ему захотелось выбрать именно такое сравнение.

Брендос совершенно прав: корабль мне действительно достался великолепный. Что же до того, что он набирает высоту медленно, будто лениво… Как только появится возможность, установлю на нем дополнительные л’хассы, и тогда проблема полностью будет решена.

Вообще корабль такого класса должен иметь их семь, а то и все восемь. Они и были здесь, восемь камней, под них даже гнезда остались: два на корме и один в носу. Так что ничего даже переделывать не придется. Но продавец почему-то избавил корабль сразу от трех. Возможно, это сделал уже Кристофер Жануавье, л’хассы ему нужны. И уж совсем не хочется думать, что их присвоили те, кто перегонял корабль сюда, в Банглу. Но в любом случае, я был Жануавье безмерно благодарен.

Еще этот день запомнился вот чем.

В том, что мальчишку, Сида, укачивало, ничего страшного не было – дело привычки. Но есть люди, которым не суждено привыкнуть к высоте, и на летучих кораблях таким делать нечего: небо нужно любить.

«Ну что ж, – думал я. – Побудет Сид день с нами. Если ему не по душе небо, получит свои два серебряных геллера, столько даже Амбруаз в день не зарабатывает. Ну и новая одежонка останется при нем, так что окажется он в выигрыше. Кроме того, на всю оставшуюся жизнь уяснит себе: небо не для него».

Когда он в очередной раз показался на палубе, я вспомнил, как познакомил меня с небом мой первый капитан, рыжебородый Кторн Миккейн.

– Сид, – позвал я мальчишку на мостик.

– Слушаю вас, капитан.

Глазами он меня не ел, но представление о дисциплине Амбруаз втолковать ему смог: пусть и не вытянулся в струнку, но с ноги на ногу не переваливался, и не ковырялся в носу.

– Сид, дело у меня к тебе.