Когда мы вошли, Петр Аркадьевич прежде всего обратился ко мне. Он протянул мне руку, искалеченную не знаю при каких обстоятельствах, но она еще способна была на крепкое рукопожатие…

Петр Аркадьевич обратился ко мне:

— Очень вам благодарен, что вы меня защищали. Но меня нельзя защитить.

…Авторитет наследственной монархии падал тогда уже не только в России. На помощь ему выступили «вожди», иначе сказать, нарождающийся фашизм: Муссолини спас на время Савойскую династию в Италии. Но я полагал, что предшественником его был Столыпин. Он сделал попытку спасти династию Романовых при помощи реформ».

В среду, 27 января 1916 г., Михаил Константинович Лемке делает особо длинную запись в дневнике (писать надо было несколько часов). Стыд, отчаяние, переходящее в горечь, порой безнадежность и проклятие источают строки. А вера?.. Как без нее?.. Есть в этой исповеди и вера, но робкая, не юношески звонкая, а уже отравленная трагическим знанием людей, горем такого познания.

Помнит душа: распяли Христа люди. Для спокойствия распяли, а после по строчечке собрали слова в книгу. Книгам верить удобнее.

Распяли Христа люди. Распяли, а теперь молятся.

Каждый день, каждый час убивают, насилуют, грабят, издеваются, лжесвидетельствуют, избивают — и молятся, ставят новые храмы, называют себя людьми. «…Эта война экспонировала уже другие виды воров: украдены миллиарды, народное достояние расхищается с неимоверной смелостью… уверенностью в безнаказанности… Словом, воровство окончательно стало нашим национальным признаком…

Мародер — это вор или у неприятеля, или у своего… В настоящую войну «прославились еще санитары, и слово это стало бранным…»

«До меня дошли сведения о возмутительных преступных действиях некоторых санитаров, обворовывающих не только убитых, но даже и раненых и вымогающих деньги за оказание раненым помощи… Уличенных санитаров предавать полевому суду и смертной казни» (приказ по Второй армии от 12 марта 1915 года).

16 января 1915 года Верховный повелел в силу 29-й статьи «Положения о полевом управлении» на всем театре военных действий, вместо указанных в законе наказаний, при осуждении виновных в обобрании убитых и раненых на поле сражения определять смертную казнь через повешение…

Когда сидишь в ставке, видишь, что армия воюет как умеет и может: когда бываешь в Петрограде, в Москве, вообще в тылу, видишь, что вся страна… ворует. В этом главное содержание моих впечатлений. Всё ворует, всё грабит, всё хищничает.

В эту войну армия обеспечена всем в гораздо большей степени, чем во все предыдущие войны… Кончись война сегодня, воровство прекратится, по крайней мере для очень многих… В этой стране нет понимания ее собственных интересов, потому что у массы нет понимания самой страны. Россия как таковая всем чужда. Она трактуется только как отвлеченная величина. Все казенное и народное — это мешок, из которого каждый черпает, сколько может захватить, совершенно не отдавая себе даже эгоистичного отчета о труде и тяжести, с которыми в будущем ему самому придется вкладывать в тот же мешок, когда он вовсе опустеет. «Черт с ними со всеми, лишь бы сейчас урвать» — вот девиз нашего массового и государственного вора.