Я дрожал в предвкушении…

Мы попали в самое сердце, хотя еще нет, не совсем.

Иосиф обернулся к нам, протянул руку Иакову:

— Не потеряйся, дружок.

Он волок наши узлы и шнырял взглядом по сторонам, ища, где бы устроиться. Походка — нерешительная, запинающаяся — выдавала в нем провинциала. Он застрял среди толпы.

— Здесь уйма народу. Ты не видел Гавриила?

Я покачал головой.

— Нам надо держаться вместе.

Он хотел сказать: мы нужны друг другу. Места же кругом было много, так что односельчане вполне могли разминуться.

— Мы сядем тут, — сказал я.

— Но…

— Давай без «но»!

— А как же Гавриил? И остальные?

— Они нас разыщут.

Иосиф, однако, чувствовал себя неуверенно. Жуя и утирая рот, он не забывал вертеть головой и вглядываться в толпу. Марию смущала наша простая снедь: вдруг кто-нибудь приметит и станет насмехаться… Но мы сидели в окружении ровни. Таких же сельчан, как мы сами. Которые пришли сюда с теми же благочестивыми намерениями, с той же робостью. Здесь все ели, пили и ковыряли в зубах. И у всех свербело в голове одно: «Вот я и побывал в Храме. Теперь бы скорей попасть домой и рассказать об увиденном». Только никто не брал на себя труд по-настоящему увидеть.

Похоже, эти люди, возжелавшие полюбоваться здешней красой, не могли поднять голову, чтобы узреть роскошные одежды храмовых служителей, не говоря уже о том, чтобы задрать ее к золоту куполов. Глаза их ограничивались созерцанием того, что было у земли: подолов священнических одеяний.

— Может, походим, оглядимся? — спросил я после еды.

— Разве мы плохо сидим?

— Вы что, приехали сюда сидеть?..

— Иди пройдись, — сказал Иосиф. — Ты знаешь, где нас найти.

Святая Святых. Главный источник. Подпустят ли к нему близко?

Я встал и хотел ринуться одновременно во все стороны. Меня разрывало нетерпение. Хотелось сразу охватить всё и вся. Я блуждал по светлым и темным проходам Храма, пересекал его дворы, проходил мимо родников и купелей с отражающейся в воде луной.

Где же сокровенный источник? Источник познания?!

Когда я после долгих блужданий снова выбрался во внешний двор, хлынул ливень. Стояла темнота, портики были забиты лежащими вповалку, закутанными в покрывала людьми, отыскать среди которых Иосифа и Марию не представлялось возможным.

К тому же они могли укрыться на постоялом дворе, где мы привязали ослов. Я устремился за ворота, во мрак, но вскорости заплутал. Ноги сводило от холода, промокшее платье казалось неподъемным и тянуло к земле. Я бегал взад-вперед, пытаясь найти место, откуда мы вышли. Весь народ куда-то подевался, спросить дорогу было не у кого.

И все же я испытывал удивительное чувство свободы. Уж очень меня напугал Храм. Мне виделся в нем гигантский паук, опутавший своими сетями всю страну. Паук этот высасывал деньги из бедняков вроде Иосифа. Они тащились через горы и долы, чтобы вручить священникам свою лепту, а те, возможно, отдавали ее римлянам. Более того, паук и меня втянул во что-то темное и страшное.

Блуждая по храмовым проходам, я чувствовал, что могу сгинуть там. Могу утратить одно за другим все свои «я», оказаться раздетым донага, стать совсем беспомощным. И все же мне казалось, пребывание здесь позволит приблизиться к Господу. Казалось, стоит закрыть за собой бесчисленные двери — и ты будешь иначе смотреть на все вокруг от одного лишь благоухания ладана и смирны. Прошлое исчезнет. Воспоминания быстрой рекой утекут прочь. Мир перестанет быть теперешним нагромождением многотрудных, изменчивых судеб и превратится в обряд.