Брат мой, обыкновенно меня боявшийся, усмотрел в моих словах повод для наскока:

— Не смей так говорить! Ты просто задаешься. А все потому, что ездил в Геннисарет!

— Тебе не понять, — отозвался я.

Иаков сидел на ишаке впереди меня. Наш осел шел в середине каравана.

— Почему ты никогда ничего не рассказываешь? Что вы делали с Иоанном?

— Рыбачили.

— На лодке?

— И на лодке, и с берега.

Я был не прав по отношению к брату, не прав, что закрылся от него и не делился событиями своей жизни. Но чтобы рассказать об одном, нужно было рассказать обо всем. А этого я не мог.

— Почему Иоанн никогда не приезжает к нам в гости?

— Не знаю.

— Он вроде тебя — чудной.

— Гм…

— Мне так показалось. Отец говорит, Иоанн теперь живет один. О нем больше некому заботиться. А еще отец говорит…

— Давай передохнем, — сказал я.

Когда мы спустя несколько дней въехали через Овчьи ворота в Иерусалим, Иосиф обронил уже ставшую привычной фразу:

— Только держитесь все вместе, иначе мы растеряем друг друга в этой суматохе!

— Я боюсь, — сказал Иаков.

— Ничего страшного не будет, — успокоил я брата, обнимая его. — Скоро доберемся до Храма.

— Только держитесь все вместе!

Иосиф ехал во главе нашего каравана сельских паломников и старался сохранять степенность и достоинство. Но стоило нам попасть в плотницкий квартал, как отец не мог долее смотреть лишь вперед и принялся зыркать глазами по сторонам. С каким замечательным деревом работают здешние ремесленники! Какой потрясающий инструмент выставлен подле их мастерских!

А какие кругом интересные люди! Похоже, сюда собрался народ со всего света. Гавриил был прав: это тебе не Назарет!

Я пришел в возбуждение. Не от роскоши, не от сверкающих драгоценностей, не от коротко стриженных и облаченных в одинаковое платье римских легионеров. Мне захотелось выявить пособника — человека, продавшего душу римлянам.

Я вообразил себе, что его можно будет определить по лицу. В толпе на тебя вдруг устремится недобрый взор. Этот пронзительный взор — предвестник беды!

Или взметнется вверх рука, при виде которой толпа затихнет и отпрянет!

Ничего подобного, однако, видно не было. Кругом лишь сутолока, крики, аромат пряностей из лавчонок и запахи из распивочных.

И мне вспомнились слова Захарии: «Не суди ближнего, коли не побывал на его месте!» Ведь римляне выбирали себе приспешников среди отцов многодетных семейств, самой легкой для них добычей были бедствующие. Римляне обещали работу и хлеб. Кто мог устоять против подобных соблазнов?

Наконец-то мы добрались до места! Даже двор Храма был колоссальных размеров. Сотни — если не тысячи — людей сидели там подле костерков, которые один за другим зажигались в наступающих сумерках. Горели светильники, пахло лепешками и овощами. По рядам колонн плясали тени. Тут было средоточие жизни! Отсюда исходили все указы, здесь начиналась всяческая молва, которая затем шла от селения к селению, от мастерской к мастерской. Здесь зарождались все мечты, отсюда они распространялись по степям и пустыням. Отсюда проистекала наша история, проистекали наши будни и праздники.