— Что ж, — согласился Шеф. — Как вам будет угодно. Кроме того, будет проинформирован наш советский посол. Это то, что касается Хедара. В Москве же, где я, естественно, доложу этот вопрос в высшей инстанции, в курсе будут все члены Политбюро, а также несколько сотрудников аппарата КГБ, связанные с осуществлением такого рода операций.

— А нельзя ли еще более сузить круг посвященных? Скажем — я, вы и сам двойник. Я опасаюсь утечки информации.

— Вряд ли это возможно.

— Что ж… — вздохнул Фархад. — Пусть будет по-вашему. С джебрайской стороны знать об этом будут только двое: я и капитан Сулеми, начальник моей охраны. Этого вполне достаточно.

Он уже просчитал все варианты и решил, что ситуация складывается почти идеально. Большая удача, что этот человек русский. Никто в Хедаре не будет догадываться о существовании двойника, если же его опасения не беспочвенны и полковник Бахир действительно что-то замышляет — ему придется иметь дело с двойником. Покончив с ним, министр-заговорщик, уверовав в победу, раскроется — и тогда возникнет истинный Фархад — грозный и несокрушимый.

— Итак, вы приняли решение, если я не ошибаюсь.

— Да. Осталось лишь уточнить детали.

Они обсуждали подробности еще около часа, после чего изнывавший от жары и скуки Хомутов был препровожден в одну из приемных дворца, где его уже ожидал полковник Гареев.

Полковник имел несколько обескураженный вид, потому что четверть часа назад имел беседу с Шефом, и то, что он услышал, было настолько невероятно, что он до сих пор не мог прийти в себя. Внимая начальству, полковник, однако, ни на секунду не забывал о папочке, которую держал в сейфе, — той самой, где прегрешения Хомутова были расписаны во всех деталях. Ему не терпелось, улучив момент, перебить Шефа замечанием, что этого человека нельзя и на выстрел подпускать к государственным секретам, и он уже было решился, но вдруг отчетливо почувствовал, что вопрос уже бесповоротно решен, и он со своей папочкой в замыслы Шефа не вписывается. Стоит ему заикнуться об этом — и с ним произойдет то, что происходит с лишним элементом в любой схеме. Он попросту будет отброшен.

Когда же Шеф подчеркнул, что в посольстве о двойнике будут знать только Гареев и посол Агафонов, полковник впервые в жизни понял, как ощущается предынфарктное состояние. Агафонов знал об этой злосчастной папке, знал и дрожал от страха за свою шкуру. Теперь ему предстоит убедиться, что все позади, первопричина всего, Хомутов, остается в Джебрае, а сам Агафонов уже вроде как бы и прозорливый руководитель, потому что, несмотря на козни недалекого службиста Гареева, уберег Хомутова от преждевременной высылки домой. Ах, с каким наслаждением отомстит Агафонов! Гареев опустил веки, но тут же глаза его вспыхнули и он поспешно заметил:

— Я считаю, что Агафонова в известность ставить не следует!

— Почему бы это? — удивился Шеф.

От ответа Гареева сейчас зависело все. Если он найдет веский аргумент — все спасено.

— Есть опасения, что МИД начнет ставить палки в колеса. Тамошние выскочки-интеллектуалы вечно пытаются все сделать по-своему и могут серьезно помешать. Это наша операция — так зачем же Комитету делиться славой с людьми, которые пальцем о палец не ударили?