Однажды Крячко достал из кармана листок, на котором были перечислены члены семьи одного из самых кровавых мафиози.

– Ты мне приказал составить эту бумаженцию. Я таскаю в кармане, зачем не пойму.

– А, это! – Гуров махнул рукой. – Перестраховывался на случай, если тебя захватят и начнут угрожать расправой над семьей.

– Интересно, как эта бумажка мне поможет? – поинтересовался Крячко.

– Скажешь, если с семьей что случится, Гуров прикажет, семью авторитета расстрелять. А адрес исполнителя подбросит твой, то есть того человека, который тебя захватил.

– Но это чистой воды блеф!

– Конечно, но они так боятся этого человека, что рисковать не станут. Так что носи в кармане, не тяжело.

Сотрудники Интерпола нашли доллары, которые еще не успели уйти из Москвы и рассыпаться по России. Еланчук, не рискуя встречаться с Гуровым, передал через Крячко, что им причитаются огромные премиальные, назначенные банками США, на что Гуров ответил, что деньги они не возьмут, и не потому, что гордые, а потому что Минфин просто их не отдаст. Поэтому, если коллеги из Штатов хотят как-то отблагодарить их, пусть сделают им личные подарки. Конкретно – две легковые машины, только пусть оплатят все пошлины и доставку, потому что им, русским, оплатить такой «подарок» не по карману.

Крячко выбрал «мерседес», предупредив, чтобы это была не самая шикарная машина спокойного цвета, а Гуров попросил любую европейскую марку, какую профессионалы ФБР считают подходящей для сыщика.

В кабинете сыщиков теперь было непривычно тихо, так как Гуров часами смотрел в окно, а Крячко отказался от привычных шуток и поглядывал на друга, изредка пытался начать разговор, но разговор не получался. Наконец Крячко собрался с силами и сказал:

– Я тебе советую забыть об Акиме-Лёнчике, потому что этого человека мы возьмем, когда захотим. Стоит задержать трех-четырех его парней на горячем, они заговорят и сдадут своего шефа с потрохами. Думай только о Якушеве и Галее и не откладывай в долгий ящик. Но и не торопись.

Гуров и Крячко сидели в кабинете на своих местах. Станислав поглядывал на шефа настороженно, очень плохо Гуров выглядел в последние дни. Осунулся, под глазами чернь, словно грим. Он смотрел в окно, по которому выбивал мелкую дробь нудный дождь. Пытаясь разрядить тяжелую атмосферу, Крячко начал философствовать:

– Если верблюд тащит непомерную ношу, роняет слюну, идет и идет, то женщина считает: коли ему повесить на шею еще один камень, то верблюду станет легче.

– Ты это к чему? – спросил Гуров, не отрывая взгляда от окна.

– Когда ты вызываешь меня ночью, моя заботливая супружница на дорожку никогда не забывает напомнить, мол, ежели я не вернусь, то она с парнем пропадет. Я ей раз сто объяснял, что говорить следует обратное. Она слушает, согласно кивает, затем история повторяется.

После долгой паузы Гуров сказал:

– Когда бандиты увидели, что выдали очередь по водителю, а за рулем не тот человек, они затормозили, развернули свою тачку. Я бросился из машины. Татьяна лежала, придавив мою левую ногу. Выбираясь из машины, я почувствовал, как она вздрогнула. Убийцы стреляли вслепую. Но, видно, еще одна пуля попала в Татьяну. Это была моя пуля. Я не остался в машине, чтобы перевязать ее. Бритоголовые шли, чтобы добить нас. Я выбрался на тротуар, остальное ты знаешь.