– Ваше королевское высочество, – начал епископ, видимо, приободренный моими словами, – под Можайском, очевидно, пало много храбрых воинов, чьи души также нуждаются в напутствии служителя истинной церкви. Нельзя ли организовать их отпевание по обряду Римско-католической церкви?

– Нет ничего проще, ваше преосвященство: как только мы закончим переговоры, вы сразу же сможете вернуться к исправлению обязанностей пастыря. Обещаю, что вам не будут чинить препятствий.

– Да, это очень похвально, но когда мы их закончим?

– Все в ваших руках, святой отец. Я свои условия вам назвал. Вы производите впечатление неглупого человека, а потому не можете не понимать, что они очень умеренны. Видит бог, я не желаю продолжения этой войны и хотел бы ее как можно скорее прекратить.

– Но мы не обсудили множество важных вопросов, – возразил внимательно прислушивавшийся к нашим словам Сапега.

– Какие именно?

– Э… вопрос принадлежности титула московского царя.

– Не вижу, что тут можно обсуждать. Есть только один законный царь и это я.

– Но королевич Владислав…

– Лежит при смерти, – перебил я его. – Этот титул оказался неподъемной ношей для юного принца. Неужели вы хотите смерти вашего королевича?

– Нет, но…

– Тогда что мы обсуждаем?

– Но мы не можем отказаться от титула за Владислава.

– Ну и не отказывайтесь. Так и напишите на его могиле: «Здесь лежит несостоявшийся русский царь, умерший из-за упрямства своих сенаторов».

– Вы невозможны, ваше высочество…

– Правильно говорить: «Ваше величество», – перебил я канцлера.

– Мы не признаем вас царем!

– Послушайте, ясновельможный пан канцлер, ваш королевич привел сюда двадцать тысяч войска. Половина из них погибла или попала в плен, а другая разбежалась. Не далее как вчера вечером, я получил известия, что Прозоровский рассеял отряды, блокирующие Смоленск, а Валуев окружил и посек больше тысячи беглецов из-под Можайска. Ваше упрямство лишь увеличивает число жертв этой никому не нужной войны. Заметьте – ваших жертв. Вы можете признавать меня царем, можете не признавать. Суть от этого не меняется. Именно я являюсь единственным законным русским монархом, и вы ничего не можете с этим сделать. Если вы не желаете вести переговоры, что же, ничего не поделаешь – будем воевать. Можем начать прямо завтра.

– Но мы послы!

– Да ладно!.. И где же, позвольте спросить, ваши верительные грамоты? Почему вы пришли вместе с армией вторжения? Ей-богу, я не вижу ни малейших оснований полагать, что на ваши милости распространяется дипломатическая неприкосновенность. Пока идут переговоры, вас, разумеется не тронут. В случае заключения мира – тоже. А просто так – уж не обессудьте.

Господа сенаторы оказались в крайне неудобном положении. Дело в том, что пока они столпились у гроба покойного гетмана, мне принесли кресло, в которое я уселся. Они же продолжали стоять у гроба, а вернуться на свои места им было неудобно. Я же и не думал приглашать их сесть, откровенно забавляясь их неудобством.

– У нас есть грамоты, удостоверяющие наши полномочия, – попробовал возразить Сапега.

– Вот как, и кому же они адресованы?