– Что там еще?

Полог отдернулся, в темном проеме показалась голова Руса. Золотые волосы прилипли ко лбу, по мокрому багровому лицу бежали крупные капли пота.

– Это я! – вскрикнул Соломон. – Я зашел только… только попрощаться!

Рус несколько мгновений смотрел невидящим взором, и Соломон решил было, что вождь варваров велит его удавить, но тот мотнул головой, от чего капли пота веером полетели прочь, блестя на солнце:

– Зайди.

– Но… – проговорил Соломон в замешательстве, – там женская половина, я знаю… А у вас это карается смертью.

– Да, – сказал Рус, и в голосе было столько горечи, что Соломон удивленно вскинул голову. Вождь варваров никогда не выглядел таким. – Это женская половина… Взгляни на то, что боги все же забирают для себя. Завтра уже ее никто не увидит. Здесь, среди людей.

Он придержал полог, и Соломон решился шагнуть внутрь. В шатре было чадно и душно от спертого воздуха, а от запаха паленой шерсти сразу заслезились глаза. Корнило непрерывно колотил в бубен, другой волхв сипло и страшно хрипел на большой трубе, а прямо посреди шатра на расстеленной шкуре лежала молодая женщина. Соломон не поверил глазам, видя, как за одну ночь Исфирь иссохла как скелет. Острые кости так натягивали желтую кожу, что едва не прорывали. Глаза ввалились, она дышала часто, с хрипами.

Рус сказал мертво:

– В ней вся моя жизнь. Но она умирает.

Соломон быстро взглянул на вождя. Лицо юного князя, разом постаревшего, дергалось, в потемневших глазах стояли слезы. Голос колебался, как тростинка на ветру.

– Что с ней?

– Боги всегда берут лучших, – прошептал Рус. – Но когда она умрет… умру и я.

Соломон наклонился к больной. Сперва он чувствовал за спиной грозного вождя варваров, видел свирепые взгляды волхвов, затем осталось только лицо больной, ее дыхание, ее раскрытый рот с распухшим языком, что едва помещается во рту, вздутые железы на шее, налитые кровью белки…

Когда он разогнулся, в черепе ломило от стука бубна и сиплого рева трубы. Мутные капли пота ползли по лицу, перед глазами стояла серая пелена дыма. В груди першило и хрипело.

– Князь, – сказал он хрипло, – этой женщине… возможно… еще можно помочь. Но не знаю, возьмешься ли ты…

Рус повел дланью, и стук бубна оборвался. Корнило повернул к Соломону мокрое от пота лицо, в глазах был гнев, а волхв с трубой так и застыл, переводя испуганный взор с одного на другого. В гробовой тиши Рус проговорил медленно, в голосе прозвучала глубокая, как бездны ада, скорбь:

– Как ты осмелился?.. Я ли не сказал тебе, что в ней вся моя жизнь?

– Сказал, – ответил Соломон и поклонился, – но если надо поступиться большим, чем… жизнью?

– Говори, – потребовал Рус. – Я уже сделал такое однажды, когда отнял ее у богов.

– Тогда вели вынести ее на свежий воздух, – сказал Соломон торопливо, спеша договорить, пока его не ударили по голове. – Еще надо принести холодной воды и отвара полыни…

Волхвы грозно заговорили. Рус сдвинул брови:

– Ты много знаешь, старик. И тебе многое позволено. Но ты осмеливаешься порицать наших богов?

Соломон еще раз поклонился, чувствуя свое полное бессилие, попятился к выходу.