Щур замолчал, зашарил руками по песку. Чтобы только услышать его голос, Геля спросила:

– Так мы в том доме, у Калиныча?

– Не. Старый флигель это, на Курочкиной Земле. Место глухое. – Парнишка отряхнул руки и вдруг запустил пальцы в Гелины волосы, бормоча: – Шпилечку бы мне, махонькую шпилечку, я бы в момент замок этот разъяснил.

– Нет у меня шпилек. Только бантики, – виновато сказала девочка.

– Бантики… Горе ты мое. – Щур на минутку прижал ее к себе, горячо заговорил: – Ты вот что. Ты не дрейфь. Я щас выскочу отседа на одну минуточку. Гвоздь пошукаю или еще чего. Вернусь и заберу тебя. Замок плевый, видимость одна. Тут все тихо, охраны нету, так что ты не дрейфь. Я быстро обернусь. Одна нога здесь – другая там. Поняла?

Геля ничего не ответила, даже не кивнула. Она сидела, уткнувшись носом в его плечо, и тихо плакала. Конечно, как честный человек, супергерой и хороший товарищ, она должна была сказать – уходи отсюда поскорее! Спасайся! Эти упыри хотят поймать тебя и убить. Павловская может вернуться с минуты на минуту. Беги!

Но ей-то хотелось зареветь во весь голос и закричать:

– Не уходи! Спаси меня, пожалуйста, не бросай здесь одну! Мне так страшно!

Но для первого варианта у нее не хватало смелости, а для второго – подлости. Вот она и ревела.

– Ну, не плачь, не рви мне сердце. – Щур погладил ее по голове. – Больше тебя никто не обидит. Никогда. Я убью, если кто обидит. Ну, все, пошел. Поспешать нам надо, мало ли что. Не бойся.

– Щур. Они хотят и тебя поймать, – через силу произнесла Геля. – Павловская грозилась.

– Да где ж этим косоруким меня поймать! – рассмеялся мальчишка и снова присел рядом с ней. – Не бойся, не дамся им. И тебя выручу, будь спокойна. А Щуром меня больше не зови. Щур в шалмане остался. А я – Игнат. Так чего, будем знакомы, барышня хорошая?

– Будем знакомы. – Геля слабо улыбнулась, а потом закрыла глаза, чтобы не видеть, как он уходит.

В подвале стало тихо. Так тихо, что тишина зазвенела в ушах роем погибельной, болотной мошкары, и девочку постепенно начала охватывать паника.

Щур – такой легкомысленный и такой смелый, он просто не понимает, до чего опасны эти бандиты! А она, Геля, и вовсе дура. Дура! Она должна была объяснить ему, настоять, чтобы он пошел в полицию или нашел каких-нибудь взрослых и попросил о помощи… А она только хныкала как дура. Дура! А теперь его поймают и убьют, а ее… Ее даже убивать не станут. Калиныч – от жадности, а Павловская – от трусости. Забудут в этом подвале, и все. Как этого вот, цвета топленых сливок. Ведь он тоже когда-то был живой и веселый и надеялся на хорошее, а теперь лежит здесь в песке, весь рассыпанный на детальки, как какой-нибудь кошмарный лего…

Кошка, словно услышав ее мысли, вдруг завибрировала как маленький моторчик, и от уютного, ласкового мурлыканья звенящая тишина скукожилась и уползла, и страх тоже немножко отступил.

В очередной раз стукнула дверь наверху, и Геля напряглась, гадая – кто это идет? Щур? Или старая крыса Павловская?

Долго сомневаться не пришлось. В темноте заморгал красновато-желтым светом фонарь. Значит, Павловская!