Однако в тот краткий миг, когда они снова оказались "лицом к лицу" на встречных курсах, Кира на миг действительно видит лицо итальянца, в шлемофоне, без очков, и взгляды их встречаются, чтобы сразу же разойтись. Но мгновенное впечатление от этой встречи остается, как моментальная фотография, буквально выжженная ярким солнцем и кипящим в крови адреналином на серой поверхности Кириного мозга, который занят в этот момент совсем другим.
Объяснить, что Кира тогда почувствовала, невозможно. Нет таких слов. Ее понял бы, вероятно, волк, промахнувшийся по оленю. А нормальным людям такое не дано и не надо. Она дала - "для порядка" - длинную очередь вдогон, но, увы, безрезультатно. Выходило, что они с итальянцем только посмотрели друг на друга и чинно разошлись. Такого не должно было случиться, ведь в маневре Кира получила явное преимущество, однако реализовать его не сумела. А, кроме того, оторвалась от ведомого, потеряв того где-то на подъеме, и осталась одна.
Она в последний раз посмотрел вслед уходящему макки и, развернувшись, на максимальной скорости погнала догонять своих.
Глава 3
Будильник - сука - убийца девичьих снов. Зазвонил, как водится, не вовремя и звонил, звонил... А Кира после двух дней "в седле" устала так, что и восемь часов сна показались ей каплей в море. Но если труба зовет... Она поднялась с постели только из чувства долга, да еще, быть может, из-за ощущения смутной тревоги, которое давно - еще в детстве - научилась принимать всерьез. Мать, бывало, говорила о таком - вещует, де, сердце, и возможно, права была покойница. Кержачки - "которые умом не тронулись или в оборотни не подались" - все ведьмы. Такой и Кира уродилась. Чего не знала, всегда угадывала. И в то утро тоже почуяла - "Оно!" Соскребла себя с койки. Умылась, "прихорошилась", в смысле, причесалась, надела старенькую и порядком вылинявшую винтажную тужурку довоенного покроя, но с актуальными знаками различия, и повязала шейный платок. Нацепила темные очки, чтобы скрыть нездоровую красноту глаз, вышла на веранду, тянувшуюся вдоль всего фасада, и огляделась, узнавая привычную суету. Все-таки не тревога, скорее, праздник.
"Гости приехали!"
- Кого это к нам ветром занесло? - спросила, закуривая и стараясь не косить глазом на соседа.
- А черт их знает папуасов, командир! - Львов сидел в старом плетеном кресле, положив ноги в войлочных тапочках на перила, читал книжку, курил. Казался умиротворенным.
"И ведь, как специально!"
"Таких совпадений не бывает!" - подумала она в то свое первое утро в полку, обнаружив, кто является ее соседом по коттеджу. Но и подозревать "заговор и коварство", тем более, "коварство и любовь" было, вроде бы, не с чего. Приходилось принимать, как есть: жизнь ведь, действительно, на то и жизнь, чтобы никто не заскучал.
- Что читаете? - все-таки не удержалась, посмотрела на поручика, мазнула быстрым взглядом по небезупречному, но скорее приятному, чем наоборот, профилю, привычно "споткнувшись" о шрам на нижней челюсти.
- "Основы метафизики нравственности", - Львов не выпендривался, он действительно читал Канта.