Что тут скажешь? Моя биография изложена в основном верно, а что касается стиля, ни один уважающий себя журналист без иронии не напишет и пары слов. Эта братия изображает человечество в виде толпы клоунов, чье единственное занятие – без цели и смысла лупить друг друга кто во что горазд и тем самым доказывать возделывающим свой сад парижским или руанским подписчикам, что мир окончательно сошел с ума. Если раньше буржуа удовлетворялся тем, что считал себя образцом здравомыслия, то теперь ему этого мало – он хочет быть еще и сосудом мудрости.

Гречанки не промышляют горизонтальным ремеслом, все жрицы любви в Навплионе – итальянки или славянки. Иметь с ними дело рискованно: много войск, многие заражены. В Испании с этим было проще, а здесь я лишь недавно обзавелся любовницей. Миссис Сьюзен Пэлхем привезла мне письмо от моих лондонских друзей и скоро стала для меня просто Сюзи. На свидания она деликатно приходит в сандалиях, а я надеваю сапоги на высоких каблуках. В этой обуви мы с ней одного роста.

Сколько ей лет, не знаю, на вид около тридцати. Иногда думаю, что все сорок, но кажется тридцатилетней, а в другой день – что чуть за двадцать, но выглядит старше. У женщин иные отношения со временем, чем у нас, они умеют его заговорить, приручить и меряют не календарем, а пережитым счастьем.

В Лондоне супруги Пэлхем состояли в одном кружке филэллинов с моими английскими друзьями. Лорд Байрон – их кумир, Грецию они почитают священной землей, греков – мучениками, страдающими за грехи всего рода людского, как Иисус Христос на кресте. Я бы назвал эту пару паломниками, если бы не количество привезенных ими с собой чемоданов.

Для путешествия Сюзи сшила белое платье a la туника, с окантовкой из греческого квадратного орнамента на рукавах и подоле. Она не ожидала увидеть здешних женщин одетыми во все черное и поначалу думала, что они носят траур по павшим в сражениях или казненным турками мужьям, пока число таких вдов не заставило ее усомниться в своей теории.

Мой греческий костюм привел Сюзи в восторг. Она придирчиво оглядела меня со всех сторон, как офицер новобранца, и заявила, что на мне этот наряд смотрится лучше, чем на самих греках. Мистер Пэлхем, к которому она апеллировала, согласился с женой. Он всегда и во всем с ней согласен.

При знакомстве, учитывая британский снобизм, я нашел случай сообщить им о моем баронском титуле – не прямо, а в рассказе о том, как якобинцы шестилетним ребенком засадили меня в монастырскую тюрьму вместе с матерью. Заодно, чтобы избежать сравнений с их божеством, я объяснил причину моей хромоты, добавив, что Байрон хром с детства, телесный изъян выработал в нем тонкость души, а я этим похвалиться не могу.

При следующей встрече мы все втроем зашли в кофейню. На стенах висели портреты Ипсиланти, Каподистрии, Колокотрониса, Миаулиса и Байрона. О нем и заговорили.

Со слов своей лондонской подруги, чье имя лучше было не называть ввиду ее особых отношений с героем этой истории, Сюзи поведала нам, как Байрон в Швейцарии отправился с проводником в горы. Внезапно разразилась гроза. На скользком от дождя склоне приходилось обеими руками цепляться за камни, и хотя он захватил с собой трость, она ему только мешала. Проводник предложил взять ее у него, но Байрон отказался. В трости была спрятана шпага, отдать проводнику трость со шпагой он не мог.