– Ты как та трость. Внутри у тебя железо, – шепнула Сюзи.

Мы снова сплелись в объятиях, но когда все завершилось, я продолжил с того места, на котором был прерван:

– Нас уверяют, будто лишь общность религии делает людей братьями. Как бы не так! Филэллины стекаются сюда со всего света, среди нас есть французы, американцы, испанцы, немцы, поляки, венгры. Лютеране, католики, безбожники вроде меня.

– Ты атеист? Как якобинцы? – поразилась Сюзи.

– Да, – подтвердил я.

– Якобинцы ребенком бросили тебя в тюрьму вместе с матерью. Неужели это не оставило в тебе следа на всю жизнь?

– Более глубокий след оставило во мне то, что тюрьма была монастырская, – ответил я и закончил мысль: – Мы, филэллины, ищем здесь то место на земле, где правда не будет зависеть от племени, а братство – от религии.

– Вряд ли грекам это нравится, – сказала Сюзи.

Тут же, впрочем, она сообразила, что говорить этого не стоило, и с таким выражением, будто делает мне комплимент, объявила:

– Хочу есть.

Я понял ее мгновенно: она проголодалась, значит, я показал себя хорошим любовником.

Меня это окрылило. Я принес недоеденные хлеб и сыр, и кормя ее с рук, как дитя, упомянул о составленном мною завещании: если я погибну, мое тело не следует увозить во Францию. Оно должно быть предано земле Эллады.

Она перестала жевать.

Едва я подумал, что ей неловко работать челюстями в минуту подобных откровений, как Сюзи нагишом перелезла через меня, взяла со стола мой брегет, но не сумела совладать с крышкой. Я помог ей, заметив, что если она хочет узнать время, могла спросить у меня, я бы сказал.

– И соврал бы. Чтобы я у тебя подольше осталась, – ответила она без тени улыбки.

Сюзи взглянула на циферблат и ахнула. В записке она обещала мужу вернуться час назад.

Я проводил ее до гостиницы, потом с блаженной легкостью в теле шагал обратно и вдруг сообразил, как именно следует составить прошение в Министерство внутренних дел, чтобы оно взяло на себя оплату квартир для прибывающих в Навплион филэллинов. Месяцем раньше я уже просил об этом и получил отказ, а сейчас понял, в чем заключалась моя ошибка. В сорок лет, с изувеченной ногой и сединой в волосах я вновь почувствовал себя молодым. Свобода от тирании похоти обновила мой организм, облегченные чресла позволили мозгу работать в полную силу. Вот, подумал я, аллегория перемен, которые произойдут с Грецией после освобождения от власти султана.

На исходе октября мистер Пэлхем начал подыскивать судно, которое по пути в Англию остановилось бы в Пирее, но я узнал об этом случайно, Сюзи скрыла от меня, что они возвращаются домой, а напоследок хотят поклониться священным развалинам Парфенона. Теперь у них появилась такая возможность. Афины в наших руках с весны, но засевшие на Акрополе турецкие сипахи капитулировали всего месяц назад.

Подходящий корабль нашелся, и Сюзи принялась паковать чемоданы. В ожидании разлуки я убеждал себя, что это не повод для страданий, все равно наш роман неотвратимо близится к финалу. Мы продолжали встречаться, но я со своей трещиной в сердце стал ее утомлять, ей хотелось чего-то более цельного.