Затем вдруг, будто его толкнул кто, Эндрю выключил горячую воду и оставил одну холодную.

Прижался губами к уху Рамона:

— Нам нужны, старик, всего лишь 5 пять кусков. И мы отвалим. Ты нам просто отдай эти 5 кусков, и мы оставим тебя в покое, понятно?

— Пресвятая Мария… — только и произнес старик.

Эндрю вытащил его из душа. Выволок обратно в спальню, положил на кровать. Перед Линкольном стояла новая бутылка вина. И он ею занимался.

— Ладно, — сказал Линкольн. — На этот раз он заговорит!

— А я думаю, у него нет 5 штук. Таких пиздюлей получать за каких-то 5 штук — да ни за что.

— Есть-есть! Педик, жидяра черножопый! Щас он ЗАГОВОРИТ!

Линкольн передал бутылку Эндрю, и тот немедленно отхлебнул.

Линкольн взялся за трость:

— Ну? Хуесос? ГДЕ 5 ШТУК?

Человек на постели не ответил. Линкольн перевернул трость, то есть прямой конец зажал в кулак, а изогнутым обрушился на яйца и член Рамона.

Тот не издал почти ни единого звука, если не считать долгой череды стонов.

Половые органы Рамона почти совсем исчезли.

Линкольн сделал небольшой перерыв, чтобы хорошенько отхлебнуть вина, затем перехватил трость поудобнее и начал лупасить везде — по лицу Рамона, животу, рукам, носу, голове, везде, больше не спрашивая про 5 штук. Рот у Рамона открылся, и кровь из сломанного носа и других разбитых частей лица хлынула туда. Он начал было ее глотать, но быстро захлебнулся. А после этого лежал очень тихо, и удары трости не производили видимого действия.

— Ты его убил, — произнес Эндрю, не вставая с кресла, откуда наблюдал, — а ведь он обещал в кино меня взять.

— Я его не убивал, — ответил Линкольн. — Это ты его убил! Я сидел и смотрел, как ты забиваешь его насмерть его же собственной тростью. Той тростью, которая прославила его в кино!

— Какого хуя, — сказал Эндрю, — ужрался в стельку и околесицу несешь. Самое главное сейчас — отсюда слинять. С остальным потом разберемся. Чувак прижмурился! Шевели мослами!

— Сначала… — ответил Линкольн. — Я про такое в детективных журналах читал. Сначала собьем их со следа. Макнем пальцы в его кровь и напишем разные штуки на стенах, всякое такое.

— Какое?

— Ладно, типа: «НАХУЙ СВИНЕЙ! СМЕРТЬ СВИНЬЯМ!» А потом — чье-нибудь имя в изголовье, мужское — скажем, «Луи». Нормально?

— Нормально.

Они макнули пальцы в его кровь и написали свои маленькие лозунги. Потом вышли наружу.

«Плимут» 56-го года завелся. Они покатили на юг с 23 долларами Рамона и спизженным у него же вином. На углу Сансета и Вестерн увидели две молоденькие мини-юбки: те стояли на обочине и голосовали. Подъехали. Произошел изощренный обмен приветствиями, девки сели. В машине имелось радио. Это практически все, что в ней имелось. И они его включили. По полу катались бутылки дорогого французского вина.

— Эгей, — сказала одна девчонка. — Да эти ребята, похоже, — богатенькие повесы!

— Эгей, — ответил Линкольн, — поехали-ка лучше на пляж, на песочке поваляемся, винца попьем и посмотрим, как солнце встает!

— Ништяк, — ответила вторая девчонка.

Эндрю удалось раскупорить одну бутылку, тяжко пришлось — перочинным ножом, тонкое лезвие, — поскольку Рамона и Рамонов замечательный штопор пришлось бросить, — а перочинный ножик для штопора не годится, и всякий раз, как прикладываешься, приходится глотать и крошки пробки.