— Нет.

— Как же ты пьешь четыре часа и не напиваешься?

— Всего стаканчик, — сказал он, бросая пиджак на табурет у стойки, — а не "пьешь". И всего три с половиной.

— Как же это ужасно медленно надо цедить?

Она взяла ядовитый тон, но причин тому могло быть много: потерянный выходной, утренний стресс, бар-мицва.

Джулия вытерла лоб рукой, еще не покрытой пеной, и сказала:

— Мы должны были поговорить с Сэмом.

"Отлично", — подумал Джейкоб. Из всех возможных скандалов этот пугал его меньше других. Он извинится, все исправит, и счастье вновь восторжествует.

— Я помню, — сказал он, чувствуя вкус алкоголя на зубах.

— Ты говоришь "я помню", а между тем уже ночь, а мы с ним до сих пор не говорим.

— Я только вошел. Я собирался выпить стакан воды, а потом пойти поговорить с Сэмом.

— Но мы планировали поговорить с ним вместе.

— Ну, я могу избавить тебя от роли плохого копа.

— Избавить его от присутствия плохого копа, ты хочешь сказать.

— Я буду обоими копами.

— Нет, ты будешь врачом "скорой".

— Не понимаю, что это значит.

— Ты извинишься за то, что тебе приходится его немножко воспитывать, и в итоге вы вдвоем будете смеяться, а я опять окажусь в стороне, как надоедливая мамаша-придира. Ты получишь свои семь минут хитрых подмигиваний, а я — месяц обид.

— Все, что ты сейчас сказала, неверно.

— Ну конечно.

Она поскребла пригоревшие остатки еды на сковороде.

— Макс спит? — спросил Джейкоб, нацеливаясь губами на ее губы, а глазами в сторону.

— Сейчас пол-одиннадцатого.

— Сэм у себя?

— Один стаканчик за четыре часа?

— Три с половиной. К середине разговора подтянулись новые люди, ну и…

— Да, Сэм в своем эмоциональном бомбоубежище.

— Играет в "Иную жизнь"?

— Живет в ней.

Они уже слишком боялись, что без детей заполнить зияющие пустоты будет нечем. Иногда Джулия задавалась вопросом: не затем ли она позволяет им не ложиться, чтобы только оградить себя от тишины, не затем ли берет Бенджи на руки, чтобы он был ей щитом.

— Как Макс?

— Депрессует.

— Депрессует? Нет, конечно.

— Ты прав. Видно, у него просто свинка.

— Ему всего одиннадцать.

— Всего десять.

— Депрессия — серьезное слово.

— Оно хорошо подходит для описания сильных переживаний.

— А Бенджи? — спросил Джейкоб, заглядывая в выдвижной ящик.

— Что-то потерял?

— Что?

— Ты что-то ищешь.

— Пойду поцелую Бенджи.

— Разбудишь.

— Я буду как ниндзя.

— Он засыпал целый час.

— Буквально час? Или это тянулось как целый час?

— Буквально шестьдесят минут размышлений о смерти.

— Удивительный он ребенок.

— Потому что зациклен на смерти?

— Потому что чувствительный.

Пока Джулия загружала посудомоечную машину, Джейкоб просмотрел почту: ежемесячные желтые страницы "Реставрационной фурнитуры", заполненные серой скобянкой, ежедневное вторжение в частную жизнь со стороны Американского союза защиты гражданских свобод, предложение пожертвовать на ежегодный бал выпускников Джорджтауна, которое никогда не вскроют, купон от какого-то риелтора с брекетами, объявляющего, за какую сумму он только что продал дом соседей, всевозможные бумажные квитанции на небумажные платежи по коммунальным счетам, каталог фабрики детской одежды, чья маркетинговая политика в своей бесхитростности не учитывала того, что дошкольный возраст длится не вечно.