Их внутренние миры перегружались всей этой житейской рутиной — не только в смысле времени и сил, которых требует семья из пяти человек, но и в смысле того, какие мускулы крепли, а какие дрябли. Незыблемая собранность Джулии в общении с детьми так укрепилась, что превратилась как будто в неиссякаемое терпение, а вот ее умение вызвать в муже желание ужалось до эсэмэсок со Стихотворением дня. Волшебный фокус Джейкоба — без рук снять с Джулии лифчик — заменился угнетающе виртуозной способностью собирать детский манеж, чтобы занести его по лестнице наверх. Джулия умела зубами обкусывать ногти новорожденным, кормить грудью, не отрываясь от приготовления лазаньи, вынимать занозы без пинцета и без боли, дети умоляли ее о вшивой расческе, и она усыпляла их массажем третьего глаза, — но забыла, как прикасаться к мужу. Джейкоб объяснял детям разницу между "дальше" и "в дальнейшем", но разучился разговаривать с женой.
Свои внутренние миры они вскармливали в одиночестве — Джулия проектировала себе дома, Джейкоб работал над своей библией и купил второй телефон — и между ними возник губительный кругооборот: при неспособности Джулии выказывать желание, у Джейкоба еще убыло уверенности, что она его хочет, и прибыло боязни оказаться в глупом положении, что увеличило расстояние между рукой Джулии и телом Джейкоба, а чтобы заговорить об этом, у Джейкоба не хватало слов. Желание стало угрозой — врагом — их семейственности.
В детском саду Макс любил все раздаривать. Любой друг, приведенный поиграть, неизбежно уходил с пластмассовой машинкой или мягким зверьком. Любые деньги, какие он тем или иным способом приобретал, — мелочь, найденная на тротуаре, пятидолларовая купюра от деда в награду за убедительный аргумент, — предлагались Джулии в очереди на кассу или Джейкобу возле паркометра. Он предлагал Сэму любую часть, сколько тот захочет, своего десерта. "Давай, — уговаривал он замявшегося Сэма, — бери, бери".
Макс не откликался на призывы и нужды ближних: он, похоже, умел их не замечать не хуже любого другого ребенка. И он не был щедр — щедрость требует сознавать, что отдаешь, а этого он как раз и не мог. У каждого есть труба, через которую он проталкивает вовне то свое, что хочет и может разделить с миром, и всасывает все из мира, что хочет и может принять. У Макса этот тоннель был не шире, чем у всех, просто — ничем не забит.
То, чем Джейкоб с Джулией гордились, стало их беспокоить: Макс раздаст все. Стараясь ни намеком не показать, что его образ жизни в чем-то порочен, они осторожно познакомили Макса с идеей ценности и дали представление об ограниченности ресурсов. Сначала он упирался: "Всегда же есть еще", но, как свойственно детям, наконец понял, что живет не так.
Он стал сравнивать ценность всего на свете. "А сорок машин хватит на дом?" ("Смотря какой дом и смотря какие машины".) Или: "Ты бы выбрала полную руку алмазов или полный дом серебра? Рука размером с твою, дом размером с этот". Принялся со всеми торговаться: с друзьями речь шла об игрушках, с Сэмом о вещах, с родителями о действиях. ("Если я съем половину капусты, ты мне позволишь пойти спать на двадцать минут позже?") Он хотел знать, кем лучше быть: водителем в "Федэксе" или учителем музыки, и огорчался, когда родители оспаривали то, как он употребляет слово "лучше". Он хотел знать, правильно ли, что папа платит за лишний билет, когда они берут с собой в зоопарк его друга Клайва. Если ему нечем было заняться он, бывало, восклицал: "Я напрасно теряю время!" Однажды утром спозаранку он забрался к родителям в постель, чтобы спросить, не это ли и значит быть мертвым.