Пискун сидел в хате, на табурете, и растеряно хлопал глазами, а его любовница подвывала в углу за печкой, потирая ушибленные телеса.

Применяя, полученные от военспецов знания по ведению экспресс допросов в боевой обстановке, Гриня Фейсман навис над полицаем, как коршун над голубкой, и в приблатненной манере, шипя и брызгая слюнями, «колол» предателя, что называется «по горячему»,

– Ну, что, падла, вот и пришло время ответить, за то, что переметнулся к фашистским оккупантам. Будь моя воля, я бы тебя, мразь, на месте кончил, без суда и следствия. Спасти свою вшивую душонку, сможешь, если «расколешься», как сухой пень. Ты меня понял?, – дико сверкая выпученными глазами вещал Гришка.

Гриня был молодой парень, попавший на фронт из Соликамского ИТЛ № 15. Был ранен дважды, и так же, как и я, прямо из госпиталя был направлен в армейскую прокуратуру. Отсидел Гриня, в общей сложности восемь лет, и за этот отрезок времени научился «ботать по фене», как на родном языке. Был он высок, худощав, имел темно русые волосы, узкие, да еще и прищуренные карие глаза, довольно большой, но тонкий и с горбинкой нос. Губы были, острые, как лезвие ножа. Пальцы рук постоянно исполняли танец «веера» и сам он был весь, как на шарнирах.

Полицай, что-то нечленораздельно лепетал, дрожа всем телом и постоянно икая.

– Где заховал архив полиции? Ткни пальцем в карту. Живо!, – не сбавлял темпа наш доморощенный следак.

– Я его не прятал. Архив спрятал начальник полиции, гауптман Рудь, он сейчас назначен начальником полицаев в Юзовке, – еле ворочая языком, промямлил Пискун.

Меня, будто током ударило.

– Как ты сказал его фамилия? – переспросил я.

– Сергей Рудь, – еще больше испугавшись, еле слышно, проговорил полицай.

– Особые приметы у него есть?, – спросил я,

– У него шрам во все лицо, – немного задумавшись, сказал Пискун, – Еще, он весь седой, как лунь.

Я понял, что это тот человек, который искалечил мою судьбу, но виду не подал, сейчас было не до личных отношений.

– С чего ты решил, что архив полиции у твоего начальника? – еле сдерживая волнение, спросил я.

– Мы его вместе с ним вывезли, когда началась суматоха, при зимнем наступлении «красных», ой, простите, Красной Армии. Мы тогда четыре ящика с документами погрузили на подводу, и Рудь сказал, что он знает место, где архив можно надежно спрятать. Сел на подводу и уехал один. Через час он вернулся, но подвода была пустая, – рассказал полицай.

– Где это было, в каком населенном пункте?, – продолжал я допрос.

– В Новоселовке, там тогда располагалась полевая жандармерия.

– А сейчас, где Рудь? – вкрадчиво спросил я, пытаясь не спугнуть удачу.

– В Авдотьино, там сейчас находится жандармерия. Там же находятся подпольщики из группы Саввы Матекина. Рудь лично их пытает. Немцам некогда заниматься подпольщиками, и они отдали их на растерзание этому зверю. Он их лично пытает, и лично сбрасывает в шурф шахты 4–4/бис на Калиновке. Было двадцать пять парней и девушек. Сейчас не знаю, сколько осталось в живых, – разговорился Пискун, – И немцев там сейчас не больше взвода, основные силы перебросили на передовую. А полицаи, как и я, бегут, пока еще есть возможность.