— Ну, довольно! — сказала Ленка. — Ты что, заранее приготовил эту речь?

— Конечно.

— Ты просто пообещай обращаться со мной лучше и сдержи свое обещание.

— Буду обращаться с тобой лучше.

— Хорошо, я тебе верю.

— Прекрасно, только…

Ленка закрыла ему рот рукой, он подумал, что она заставила его замолчать, чтобы снова поцеловать. Но в следующую секунду он услышал звук приближавшихся голосов.

Они спрятались за дерево и притаились. Вскоре стали различимы французские слова. В сумерках они разглядели Филиппа в сопровождении двадцати гвардейцев.

— Господи, да это же Бенджамин Франклин! — завидев их, воскликнул король. — Наш маг и волшебник жив.

— Я польщен, что ваше величество столь беспокоится о моей персоне, — сказал Франклин.

Филипп улыбнулся:

— Разумеется, я беспокоюсь, любезный, поскольку у вас моя бутылка коньяка. Кстати, она с вами?

Красные Мокасины стонал, когда его тело начало расти, небо поднималось, а земля внизу беспощадно тянула вниз. Он напряг всю свою волю, собрал все силы, чтобы вернуть себя в нормальное состояние.

Но бесполезно. Как тонкая струна, он лопнул, и все, что в нем было, фонтаном вырвалось в воздух, сделавшийся каким-то непривычно новым. Он хотел прервать течение времени, но время оборвало его внутреннюю струну. Он закричал, проклиная далекие звезды, а в этот момент змей видоизменялся. Красные Мокасины упал в жидкую, вязкую грязь мрака.

Он долго лежал там, беспомощно подергиваясь, как лягушка, лишенная кожи, и пытался собрать остатки жизненных сил. Вокруг него, хлюпая грязью, беспрестанно двигались тени, корчились, извивались, хрюкали. Казалось, прошла целая вечность, пока где-то высоко не забрезжил свет. Он больно ударил по глазам и обжег тело.

Тени вокруг него забились, затрепыхались, как мотыльки у огня; отталкивая друг друга, они потянулись к свету. Медленно, превозмогая боль и отчаяние, они поползли к свету.

Он заставил свое тело двигаться и тоже пополз.

Сколько прошло времени, он не знал, да его это и не интересовало. Но, когда они оказались в мире света, под лучами горячего солнца, он и его братья, греясь в тепле глаза Гаштали, уснули. Пока он спал, кожа его обсохла, затвердела и уплотнилась, как глина после обжига в печи. Когда он проснулся, ему пришлось разбивать сковавшую его толщу глины, затем ползти, слепо мигая, и только потом он смог подняться на ноги человеком.

«Так когда-то мы родились. И вот я заново переродился», — подумал Красные Мокасины.

Он обернулся и посмотрел на нору, из которой выполз. И на человеческих ногах, с чистым телом, как только что появившаяся на свет цикада, еще чувствуя на себе влажность подземных вод, он пошел прочь.

И его братья, как и он обновленные, тоже пошли, каждый своим путем.

Филипп поднял бокал с коньяком.

— За короля Швеции Карла Двенадцатого и за русского царя Петра! — торжественно произнес он. — Хотя никто из нас не достиг цели, духом они ушли дальше всех.

Франклин чокнулся с Оглторпом, затем с Нейрном, Робертом, Унокой и осушил бокал. Янтарного цвета напиток показался ему слишком крепким и слишком сладким.