– И на посудине, которая приходила в имение, был именно этот экипаж? – перебил я Сама.

– Ну, не весь, конечно. Но ты прав. Посудину эту – она, кстати, стоит в Азуре, на другой стороне, наняли люди из этой команды. Мимо таможни никто не пройдет, и мой человек прекрасно знает, когда он пропускает судно, кто его нанял. В таком случае его всегда просят записать арендованную посудину на арендодателя – без ведома последнего, конечно. Вот и сейчас он видел человека, который предъявлял документы, и тот не имеет ничего общего с хозяином калоши, которого таможенник случайно отлично знает.

– Может, этот человек не имеет никакого отношения к тому экипажу? Может, это кто-то другой?

– Имеет. Хозяин калоши раньше уже хвастался, что его лодки часто берут люди скелле. Ничего тайного, конечно. Обычный наем вместе с экипажем. Но он видел раньше этих людей. Ясно, что он ничего не знает о них, кроме того, что они имеют отношение к ордену. Я же, в отличие от него, знаю, что в ордене есть только один свободный экипаж, и я знаю, что это за люди. Владельцу посудины пришлось спустить на берег матросов с этой лодки, и те неделю пьянствовали, хвастаясь, что получили деньги, не ходя в рейс.

– Очень много натяжек, – покачал я головой. – Ну, допустим, что все так и есть. Тогда ясно, что специальная команда понадобилась, чтобы никто не мог сообщить, кого возила лодка. Но что дальше? У тебя есть возможности найти кого-то из этой команды? И желательно из тех, кто был на лодке.

Сам вернулся к своему креслу, опустился в него, посидел, пряча лицо в тени высокой спинки, и тихо ответил:

– Сложно все. Мне кое-кто должен в Арракисе, но максимум, что он сможет – подсказать, и то без гарантий, какое сейчас имя у несуществующего судна. Ловить его придется уже нам.

Мне захотелось встать и самому сделать себе орешка, но я сдержался – могу не заснуть потом, и спросил:

– Допустим, что мы найдем того, кто был на лодке. Если, как ты говорил, это особо отобранные люди, кровно связанные с орденом, то допросить его будет большой проблемой.

Сам издал какой-то булькающий звук из своего кресла:

– Что ты как маленький? Не знаешь, как допрашивают скелле?

Я сжал зубы: – Знаю. – Помолчал, и меня озарило: – Так вы хотите взять Ану?

– Угу, – кресло забулькало. Похоже, глава семейства решил напиться до чертиков.

– Думаете, что она будет готова к путешествию?

– Я свою дочку знаю. Странно, что ты этого не знаешь. Увидишь, пока мы вернемся, она уже будет летать вокруг поместья на твоем сарайчике.

– Во-первых, это не сарайчик. Называйте его самолет. Во-вторых, я все же не уверен, что Ана перенесет страшные события так просто.

– Ничего ты не знаешь, чужак. Она – скелле. Управлять эмоциями – их главное умение. Без этого они просто не выживут. Этому их дрессируют двадцать лет в интернате.

– Ага. Я видел, как она их прятала! Да там вся округа видела!

– Надеюсь, ты простишь ей минутную слабость, Илия.

Я проспал всю дорогу до Арракиса. Когда немного опухший ото сна я поднялся на мостик, по берегам разросшегося водного потока уже проплывали пригороды главного города Мау. Вдали уже виднелось скопление разномастных и разнокалиберных зданий, видимо, обозначавшее сам город. Большой мост, который я видел с самолета, прятался за изгибом великой реки, разделенной несколькими островами на два больших и несколько рукавов помельче.