Представьте теперь его кислую рожу, когда я заявился из санчасти с перевязанной рукою и справкой о временной нетрудоспособности, где в графе «Диагноз» черным по белому было выведено: «Острое воспаление влагалищ»!

Подпись и печать!

Да канца!

Просто констатировать тот очевиднейший факт, что я сделался всеобщим батальонным посмешищем, — это еще мало сказать. Теперь ко мне валом валили «деды» и «прадеды» сверхсрочной службы из соседних рот. Даже из роты охраны отдаленного квартирования дембеля лазили в самоход, чтобы только своими глазами убедиться: у этого чморика — и впрямь воспаление влагалищ!

Да не одного — еще куда ни шло, перетерпел бы как-нибудь, — а сразу нескольких!

И кому какое дело, что в моем скорбном случае «влагалища» — это, как я понимаю, были какие-то суставные пазы, куда вкладывается кисть руки в запястье у любого нормального человека. А это значит, у любого нормального мужика так же, как и у меня, есть эти самые влагалища. И у командира роты, капитана Пумпинца, и у сержанта Палинкевича, и у старшего сержанта Рзаева.

И даже у самого товарища рядового Бобыря, чтоб он сдох, чертов гоблин, — у всех без исключения мужиков на военной службе есть влагалища. И у гражданских тоже. Есть!

Но почему, почему это должно было касаться только меня одного?

В итоге спасло меня только то, что нашу часть срочно перебросили с места дислокации и отправили на учения. Моя история с рукой забылась, новые впечатления сменили ее и быстро затерли в нашем неярком армейском быту. Но еще долго однополчане, завидя издали, как я взялся за какой-нибудь ящик или любой другой груз с намерением доставить его по назначению, заботливо орали мне вслед:

— Осторожней, Гоша! Побереги влагалища!

Вот, оказывается, что можно вспомнить Гоше-Трубачу, интеллигентному человеку, музыканту и большому умнице, каких Зона не видывала, глядя на искалеченную культю полуразложившегося трупа, только что извлеченного из зыби на свет божий.

— Да ты не пялься так, — дружески посоветовал Гордей. — Сейчас мы просканируем молекулярную структуру клона. И как знать, может, увидим контуры твоей карты.

— Карты Стервятника, — поправил я его хриплым тоном.

Какой-то комок к горлу подкатил, едва лишь я увидел изуродованную руку сталкера. Эх, сейчас бы минералочки…

— Ну да, ну да, — покивал мой напарник и снова погрузился в работу.

— А он что, сказать не может? — осторожно поинтересовался я.

— Он ждет вопроса, — лукаво покосился на меня Гордей. — Чудак человек, это же не тень отца Гамлета, не призрак какой-нибудь. Ин-фор-ма-ци-он-на-я копия, понимать надо, — произнес он по складам, с чувством, толком и расстановкой. — Уразумел?

— Уразумел, — кивнул я и подивился, насколько же у нас с Гордеем оказались схожи ассоциации.

Потом вновь посмотрел на мертвого сталкера. Пригляделся. И почувствовал, как волосы шевельнулись у меня на загривке.

— А чего же у него тогда… Гордей, у него губы шевелятся. Точно шевелятся. Смотри сам.

— Да вижу, вижу, еще раньше тебя заметил, между прочим, — отмахнулся очкарик. — Я же тебе русским языком пояснил: клон нестабилен. Малейшее внешнее воздействие, и он трясется, что твой кисель.