— А не подавятся, суки? — Савка вспыхнул очами.

— Ты опять за своё?!

— Ладныть… молчу. Дальше давай.

— А дальше та-ак. — Василий поправил уклёпанный медными бляхами поясной ремень и раздумчиво почесал заросли бороды: — Вестимо, перепуганный люд забросал Божьих калик перехожих вопросами: так, мол, и так, что сие за люди? Какого роду-племени? Старцы, по всему, были люди сведущие, мудрые, разные там письмена читать способные… Ответовали: шо-де сказано в святых книгах — нагрянет с востоку тьма-тьмущая чужедальцев. Народ сей семени ядовитого, жёлтого… в наших краях-волостях неслыханный, глаголемый «татаре», и с ыми есша чёртова дюжина языков. Яко же половцы доселе губили и грабили окрестные племена, ныне, значить, их погибель настала. Вороги эти не токмо половцев посекуть, но и на ихню землю сами седоша… Во как!

— И откуда ж явился этот народ? — багровея сердцем, прохрипел Сорока.

Зверобой с усмешкой оттопырил нижнюю губу:

— Знамо дело: из тех же ворот, откель весь народ! Бабьё постаралось… Ты воть всё лезешь, да прыгаш муругим козлом впередь батьки в пекло… А товось не знашь, Савка, о чём глаголють сказанья в святых повестях… «О них же владыко Мефодий Патарийский свидетельствует, яко греческий царь Ляксандер Маркедонский[46] в допотопные времена загнаши поганый народ Гоги и Магоги[47] на край земли, значить, в пустыню Етриевську, шо меж востоком и севером. Заторцевал он их, паскуд, горами да скалами и вельми припугнул мечом — сидеши там до скончания сроку! И тако бо владыко Мефодий рече, яко к скончанию времени горы те, значить, раздвинутся, и тогда выйдуть оттель Гоги и Магоги и попленят всю землю от востока до Евфрату и от Тигры до Понтьскову моря — всю землю, значить, акромя Эфиопья…»[48]

— Это ж как… всю землю?! — Савка в горячке гнева схватился за меч. — Стал быть… и нашу матушку-Русь?

— Воть и я за то! Нам половецкова гадовья по самы ноздри! Кровники оне нам заклятые! — Вековая, пенная злоба поводила губы Василия. — Уж какие лета… эти нехристи вытаптывают своими конями чужие хлеба? А сколь кровищи христьянской пролито? Сколь баб наших да детёв малых в полон угнано?.. Не счесть! Зачем нам ещё татаре? Спаси Господи… — Он осенил себя широким крестом. — Хватит и энтих едучих вшей половецких на нашей хребтине! Даром шо изверг Котян нашему галицкому князю Мстиславу богатый тесть[49]! Вот пусть друг пред другом и распинаются, жмуться в объятьях за свою родню — половецкую кровь, да целуются! А нам-то с тово… какая радость?!

— Плохие слова, кум… Ты как о нашем князе глаголешь? Он нам и отец, и защита.

Савка твёрдо, с осудом посмотрел в глаза куму, тот зло щурился, но молчал. Сокольничий сбавил до шёпота голос:

— Гляди, Васелей… как бы кто не услыхал тебя из наших… за такие слова — дыба[50].

— А ты-сь не пужай, малый. — Кум повёл дюжими плечами, скрежетнул зубом: — До неё… «дыбы» твоей, ещё дожить нады. Ты думашь, зачем наш князь Мстислав со всей дружиной в Киев пожаловал? Знаешь? Так вот: я намедни у княжих палат Мономаховых[51] слыхал грешным делом от ихних панцирников