…Как бы там ни было, но Савка Сорока был счастлив. Ветер опасности свистал в его волосах; при нём был княжий стяг, меч и полный колчан верных стрел. Угроза и риск за каждым холмом подстерегали его, да только не угнаться им было за шальным сорвиголовой — сокольничим князя Галицкого.

На второй день он отмахал ещё вёрст тридцать вниз по Днепру и на исходе шестой версты таки наткнулся на след русских дружин. То, что он принадлежал русичам, было понятно и козе... Кругом, куда ни глянь, были видны вдавлины русских подков. По ширине полосы, что составляла порядка двух вёрст, Савка прикинул примерную численность прошедших: их было не меньше восьми-десяти тысяч, а то и более. В этой оценке он укрепился после того, как повидал места ночных стоянок, оные время от времени попадались на протяжении его продвижения на восток; следов от тяжёлых повозок было немерено, а уж дырок и вмятин от всякого бивачного дреколья, где стояли шатры и ратные котлы, так и вовсе без счёту.

И всё же в его снаряжении оказалась весьма существенная прореха: забыл он впопыхах да яри пополнить водой свою флягу.

А Днепр-батюшка уж был далеко... «Не возвертаться же... мать-то её, суку, дурная примета!»

...К полудню третьего дня он вновь оставил позади вёрст двадцать пять-тридцать и задержался только у ручья, чтобы напоить измученных коней и самому утолить жажду. Увы, он ещё не знал, что в этих местах подобные ручьи чаще пересыхают, чем орошают степь. Не знал и того, что этот мутный ручей — последний на его пути.

Ещё через час Савка очутился на плоской, открытой, как ладонь, равнине, покрытой чахлой травой и низким клочковатым кустарником. Стомленный Пепел теперь долго галоп не держал, часто сбивался на вялую рысцу, а то и на ступь. Солнце меж тем набирало силу, и постоянно хотелось пить.

Впереди наконец показалась приземистая теснина холмов, и Сорока постарался как можно скорее добраться до её тени в крепкой надежде на то, что там должна быть спасительная вода.

Но через четверть часа его запалённый конь понуро стоял у высохшего русла, а он, глубоко подавленный, терзаемый гнетущим предчувствием, сидел в горячем седле.

— Похоже, от сих мест и вправду воняет падалью, — поделился с конём новостью Савка после нескольких безуспешных попыток при помощи меча и щита докопаться до воды.

«Что же нам делать?» — прочитал он вопрос в сыром агате настороженных глаз Пепла.

— Верно, брат. — Сокольничий мрачно взобрался в седло. — Куда ни кинь, кругом клин... Одна немая пустыня. Ни движенья, ни шороха... Склеп под небом.

На миг внутри у него словно что-то оборвалось: «Как быти? — В глазах мелькнула растерянность, переходящая в страх. — Могёть, и вправду верно гутарил паромщик: возврату отсель нетути?» Он вновь почувствовал, как его захлёстывает тёмная волна тревоги.

...И снова он мчался на восток; согревала одна мысль — свои не за горами. По всем его прикидкам, расстояние было невеликим, а посему надежда бодрила. Но человек предполагает, а Господь располагает... В действительности Калка-река, куда подтягивались русские дружины, несла свои воды значительно дальше, чем полагал он, но главное — на всём степном пространстве вода была большой редкостью даже для тех, кто умел её искать и находить в солончаках по особым приметам.